Как правильно сходить с ума

Фотоиллюстрация к кумулятивной сказке Игоря Лёвшина «Лосиный остров». Фото автора

В настоящее время в Москве готовится научно-популярный фильм с музыкой и текстами Лёвшина. О новейшей истории отечественной словесности, о жизни и творчестве с Игорем ЛЁВШИНЫМ побеседовал Игорь СИД.

– Игорь Викторович, с отечественной литературной сценой 1980-х неразрывно связано яркое имя – «Эпсилон-салон». Что это было?

– Этот альманах основали Николай Байтов и Александр Бараш. Среди авторов были Михаил Бараш, Олег Дарк, Геннадий Кацов… К 1990-м Саша уехал в Иерусалим, Миша в Париж, Гена в Нью-Йорк... Это был такой очень дружеский проект. И именно дружественный отказ от присоединения к тогдашним мейнстримным течениям: ни к концептуалистам с Дмитрием Приговым и Львом Рубинштейном, ни к метареалистам с Иваном Ждановым, Александром Ерёменко, Алексеем Парщиковым. В великом клубе «Поэзия» так и говорилось: это третье направление, «Эпсилон-салон»... 40 лет почти прошло. Недавно ели с Байтовым на даче в Кратове шашлыки. Он кощунствовал: «Терпеть не могу жарить шашлыки ни на костре, ни на мангале. Всегда разогреваю только на сковородке!» Вот такой он по-прежнему. Неприсоединившийся.

– Мы с вами впервые увиделись – как сейчас говорят, развиртуализовались – на фестивале «Арт-Бдения» в Смоленске в 1992 году, где блистали Нина Искренко, Владимир Друк, Света Литвак и прочие звезды недавнего советского андеграунда…

– Смоленский фестиваль был незабываемым, из самых ярких впечатлений в жизни. Какой-то поток (я бы даже сказал – сель) артистической дичи и импровизации. Милицейские машины, встречающие поезд с гениями, местные жители, ошарашенные новым искусством и новой словесностью... Сам организатор – покойный Саша Голубев – был необычайным человеком. Этакий комсомолец-авангардист.

– Как вы пишете? На компьютере, конечно?

– Вопрос не риторический. Скажем, Женя Соминский (Евгений Чижов) все свои романы и рассказы писал ручкой на бумаге. А я почти разучился – написать что-то рукой для меня мука. Начал писать на компьютере, когда только-только появились русские персоналки. До сих пор нахожу у себя файлы в сверхстранной кодировке.

Сейчас все чаще пишу в телефон. Лучше всего пишется в метро... Но, безусловно, я отношусь серьезно к физическим действиям, к миру телесного в его связях с литературой, философией и прочим. Связи эти гораздо более интенсивные и тонкие, чем считается.

Сейчас мы теряем важную моторику. Например, с заменой (псевдо-) ртутных термометров на электронные забывается удивительный жест – «стряхнуть градусник». Рывок резкий, а рука расслаблена. Как теперь объяснить начинающему барабанщику способ держать палочку при игре или бадминтонисту – ракетку при ударе? Это не градусник ушел, ушла часть неформальной «физической культуры». А что-то приходит: я быстро печатаю, а вот с бешеной скоростью набирать двумя большими пальцами пока не могу.

– Вы упомянули Евгения Чижова...

– Да, это горе... Мы дружили. Я не говорю по телефону подолгу. Но Наташа, моя жена, замечает: «Ты разговаривал целый час! Значит, с Женей о литературе». На поминках я сказал, что поклонники Чижова делятся на две партии: фанаты «Темного прошлого человека будущего» и фанаты «Перевода с подстрочника». Но выяснилось, что партий все же четыре, по числу его романов. Сам он больше всего любил «Персонажа без роли». Многие предпочитают «Собирателя рая» (я читал его еще под названием «Потеряшка и Король»).

– Насколько знаю, среди деятелей жанра видеопоэзии только вы и Алексей Блажко, сооснователь арт-группы «Кадры Решают Всë», выступаете в роли видеорежиссера и композитора одновременно.

– В некоторых важнейших для меня видео использую и музыку других. Например, в видео «Поездка» – Бикапонию Гарика Виноградова с участием Веры Сажиной. Они там очень страшно кричат, супруга во время просмотра просит убрать звук…

– Насколько близка ваша работа к видеоарту?

– То, что я делаю, – никак не видеоарт. Для меня важны эмоции, сама атмосфера получившегося видео. Всё вокруг этого: и подбор видео, и эффекты (обычно кадры многослойные). Видеоарт же обычно концептуален, игрив. Это бывает очень интересно. Но я делаю другое.

– В вашем клипе «Нет меня» памяти Пригова – на песню наложено скупое видео с голубем, бесконечно уходящим от зрителя (пешком) по асфальту. Грани жанров размываются...

– Придумал даже новый поджанр: хожу с телефоном и наговариваю в реальном времени текст под то, что снимаю, держа перед собой телефон. Однажды мама позвонила жене и сказала дрожащим голосом: «Наташа, кажется, Игорь сошел с ума: он снимает тени!»

Текст я наговариваю не абы как, а в форме белого стиха, в духе «вот вдоль высоковольтки / иду я» – и так далее. Говорю, что вижу, и что приходит в голову по ассоциации – тоже говорю. Какие-то куски уже отлились в более традиционные формы. Вот кусочки поэмы:

Лет чрез чуть-чуть уж 

возраст средней смерти

а дальше – дальше бонусная

 жизнь

земную ж жизнь пройдя 

 всю

я оказался в сумрачном 

 лесочке

…Из старицы лягушки 

стрекотали

и даже невидимка соловей

коленца демонстрировал

 украдкой

я шел и аудиобогатства эти

на телефон писал.

– А музыка?

– Я пел с группой «Карамаджонги» свои песни, в их аранжировке. Они пользовались успехом. Потом, будучи в командировке, купил в Сан-Хосе, в музыкальном центре свою первую гитару «Gibson». И скоро мы с Кириллом Макушиным и Лешей Борисовым основали группу Fake Cats Project. Пою я там на русском, но странным образом это больше находит отклик в местах совсем далеких. Немецкий музыкальный критик восторженно пишет об альбоме «Русский канон», и что в песне «Все хорошо» ничего не понял, – но понял, что хорошего в том, о чем рассказывается, мало!

– Угадал?

– Конечно… Вдруг появляется видео какого-то документалиста из Колумбии с темой из нашего альбома; вдруг всплывает, что где-то в Дании, что ли, популярный блогер использует ту же тему в заставке к своим подкастам про игры. Бельгийское госрадио год в общей сложности держало в ротации два наших трека. Денег никто не платит, разумеется (ну, мы и не рассчитывали), однако ссылаются, пишут. Живьем играем по клубам раз в месяц, в два.

– Прижизненное признание всегда почему-то приятнее... А откуда «Fake Cats»? Из дискурса «мировая экспансия котиков»?

– Почему, никто из нас троих уже не помнит: память короткая – как у котиков. А про экспансию я даже рассказ-антиутопию написал: про восстание в Котархии после смерти Бежика III.

– Да, вернемся к литературе. Что сейчас читаете?

– Сейчас читается как-то очень понемногу. Последние дни – Сергея Тимофеевича Аксакова, по паре бумажных страниц перед сном. Удивительное чтение. Погружение в мир, который отстоит от нашего современного мира дальше, чем мир Москвы от мира островов Фиджи. Другая вселенная, инопланетные люди, другой язык. На каждой странице лезу в словарь (в смысле, в гугл телефонный) – посмотреть незнакомое слово. Вы знаете, что такое «урёма»?

– Увы…

– То-то. А некоторые слова живы и здравствуют, но изменили значение: «видимо» там употребляется в значении буквальном, как «очевидно», а не как «скорее всего». Еще читаю статьи. Научные или полунаучные. Сейчас – дискуссии по философии сознания. Нужно для прозы.

– Вы много путешествуете. Что запомнилось больше?

– Перемещался много, но не так уж: как-то посчитал, получилось 25 стран. А сын моего приятеля, например, достиг такого результата к 10 годам.

Чаще путешествую по работе. А однажды родители решили потратить «похоронные деньги» на путешествие (похоронили в результате вполне достойно без этих денег). Выбрали круиз на лайнере вдоль берегов Норвегии. А меня взяли как переводчика. Потом всем троим полгода снились водопады и фьорды. Красивей я ничего с тех пор не видел.

– Похоже, кое-что из путешествия попало в ваш рассказ «Полет»?

– Да, скандинавская атмосфера оттуда. А рассказ этот, кажется, единственный «вышедший в массы»: дошло даже до двухстраничной методички «Как преподавать Лёвшина в старших классах».

Мои три любимых города – ночной Амстердам (дневной – не то), Эдинбург и Томск. Ну и Москву я люблю, конечно. Родители родились в Москве, а недавно узнал, что мой прадед, Сергей Георгиевич Постников, специально привез мою прабабушку Александру из Клина в Москву, чтобы она родила здесь, и дочь стала урожденной москвичкой. Так сейчас приезжают в страну перед родами, чтобы получить гражданство по рождению.

Однако я москвич окраин: для меня «арбатские дворы» – такое же чужое, как питерские дворы-колодцы. Я – сокольнический. Лет до трех-четырех жил в Сокольниках в двухэтажном деревянном доме. И весь огромный район был деревянный. Сейчас и помину нету. Я искал какие-то старые фото – нулижды нуль... Но вдруг произошло чудо. Мне подсказали, что эти кварталы есть в югославско-итальянском кино «Мастер и Маргарита». И точно! В самом начале там минуты две, наверное, показывают эти дома. До революции это были «доходные дома Хлопотина». Я аж за сердце хватался, когда смотрел.

Может, поэтому мне и Томск так полюбился, кстати. Но там дворцы деревянные, а не просто дома. Их вроде и строили серьезные архитекторы. Только бы они уцелели, мои любимые.

Эдинбург люблю за то, что он весь серый. Давно там не был – может, уже не серый...

– В Штатах бывали?

– Ездил, например, в Нью-Йорк несколько лет подряд, бывал в Чикаго, в Бостоне. Я ведь был компьютерным журналюгой. «Компания Hewlett-Packard представила новый сервер», «В городе Тяньцзинь запущен новый суперкомпьютер»...

– Были на Дальнем Востоке?

– Был в Китае. Пекин и Тяньцзинь. Эта поездка затмила по впечатлениям почти всё. Захотелось даже главного героя отправить в Пекин и там убить. (Смеется.) Но пожалел и рассказ не написал.

В Китае, как и везде, бывали любопытные случаи. Один скорее даже притча...

Когда уезжал, коллега попросил меня привезти ему чай. Скинул мне на телефон иероглиф с пачки его любимого сорта. Прихожу на базар. Это единственное место, где хороший английский. «Хочу купить чай, вот этот», – показываю иероглиф. – «Есть такой!» И вот вечером у нас ужин с китайскими учеными… «На Великую Китайскую стену ходили?» – «Ходил», – «На рынке побывали?» – «Да, вот чай купил», – показываю иероглиф. – «Понятно. А какой именно чай купили-то?» – «Как какой? Вот этот и купил». – «Это ЧАЙ. Иероглиф означает «ЧАЙ».