Печальный памятник научного распада

Отец соцреализма Александр Пушкин. Фото Владимира Захарина

В наше время сложно себе представить, что кто-то может усомниться в сакральной фигуре Александра Пушкина. Нам постоянно говорят, да и мы сами в этом глубоко убеждены, что классика на то и классика, что проходит через века и ничего ей не делается. Тем любопытнее читать книгу Турчаненко и Цыганова, весьма доходчиво описывающую произошедшую с Пушкиным в сталинскую эпоху метаморфозу. На наших глазах классик превращается практически в отца социалистического реализма. И во многом этот фокус, проделанный советскими литературоведами по поручению партийного руководства, связан со страннейшим Пушкинским юбилеем, отмечавшимся в 1937 году. Только вдумайтесь: праздником стала столетняя годовщина смерти великого поэта! Странно, вы не находите?.. Впрочем, таких странностей и метаморфоз в книге, как, собственно, и в истории, находится немало. Оказывается, далеко не все русские классики с ходу попадали в соответствующие списки литературы для школ и вузов. Например, долго «не везло» Федору Достоевскому, даже знаменитая монография Бахтина, посвященная поздним, полифоническим романам автора «Преступления и наказания», была переиздана только в 60-х годах прошлого века (в книге вы прочтете и о сомнениях некоторых советских деятелей по поводу державинских од и лирики Карамзина – дескать, не запретить ли от греха подальше?). Посему Пушкину повезло значительно больше некоторых мэтров.

Очерки Турчаненко и Цыганова – чтение непростое. Временами в главах возникают протоколы, перечни и прочая документация, продраться через которую обычному читателю (да и необычному тоже) – задача весьма непростая. Но преодолевшие или пролиставшие эти страницы будут щедро вознаграждены. После описаний мытарств пушкинистов с составлением так и не вышедшей «Пушкинской энциклопедии», выдвижением на Сталинскую премию академического собрания сочинений Александра Сергеевича авторы переходят к персоналиям. Третья и лучшая часть книги рассказывает об ученых, так или иначе связанных с пушкинистикой, пушкиноведением и прочим пушкиноизучением. И тут перед нами возникает целая галерея колоритных портретов.

В общем-то, уже из второй главы первой части книги «От Всесоюзной Пушкинской выставки 1937 года к государственному музею А.С. Пушкина (1938–1948). Директивная концентрация пушкинского рукописного наследия» читатель может понять, какие страсти бушевали и, стоит отметить, продолжают бушевать среди литературоведов. Причем в плане бесконечных битв за классика разные периоды в истории отечественного литературоведения не шибко отличаются друг от друга. В любое время есть как гении, так и шарлатаны от науки, и последние, конечно же, пытаются использовать в бою с первыми не свои познания, а совершенно иные рычаги влияния. Например, задабривание начальства. Но в сталинскую эпоху настоящему ученому грозили не только завистники-шарлатаны, но и вполне реальные арест, срок и даже смерть в тюремной камере. Так, например, в 1936 году председатель Пушкинской комиссии Оксман был арестован по обвинению в «попытке срыва юбилея Пушкина путем торможения работы над юбилейным собранием сочинений». Из третьей части очерков мы, в частности, узнаем о трагической судьбе замечательного ученого Исаака Нусинова, автора книги «Пушкин и мировая литература», пострадавшего за простую констатацию очевидного факта:

«И все же творчество Пушкина оказало несравненно меньшее влияние на западную литературу, чем творчество, например, Толстого и Достоевского.

Пушкина на Западе давно переводят и ценят. Но его больше признают, чем знают.

Владимир Турчаненко, Дмитрий Цыганов. «Пушкин наш, советский!» Очерки по истории филологической науки в сталинскую эпоху (Идеи. Проекты. Персоны). – М.: Новое литературное обозрение, 2025. – 792 с. («Научная библиотека»)

Казалось бы – что тут такого? Общеизвестный в настоящее время тезис, не требующий доказательств. Но не в разгар борьбы Сталина и Ко с космополитами. Донос на Нусинова напишет его ученица, аспирантка, защитившая под его руководством диссертацию, Исаак Маркович вытащил ее из Ульяновска в столицу, взял на свою кафедру – и вот благодарность. Ученый будет арестован и умрет в тюрьме, объявив голодовку.

А есть здесь и другие судьбы: например, Благого, повторявшего в каждой своей работе пафосные банальности уровня «Пушкин – наше всё!» и записавшего Александра Сергеевича в предтечи соцреализма. Предсказуемый результат этих псевдонаучных трудов – карьерный взлет в страшных 40-х.

Куда сложнее случай Виноградова – классика отечественной филологии, решившего принести науку в жертву идеологии в тех же 40-х годах прошлого века. В рассуждениях о гении Пушкина, который отождествился с гением России, конечно же, не осталось и следа от прежней объективности ученого, ну а карьерный рост не заставил себя ждать. Хотя и реакция научного сообщества тоже последовала: потом, много позже Лотман напишет про тома Виноградова как про памятник. Но отнюдь не пушкинского толка, к которому «не зарастет народная тропа». В письме Егорову семиолог назовет эти труды «печальный памятник научного распада».

Соавторы книги проделали большую работу, собрали множество интересных фактов, на основе которых запросто можно написать психологический триллер из жизни пушкинистов. Думается, что такие очерки помогут всем желающим приоткрыть завесу в непростой мир отечественной филологии, где куда больше занимательного и остросюжетного, чем многие думают.