Юрий Юдин
|
|
Танцевальные фестивали в романе Ефремова играют роль Олимпийских игр. Александр Трифонов. Танго после заката. 2021 |
Об историческом значении этой утопии долго распространяться не приходится. Многие исследователи отмечали, что вожделенный коммунизм – заветная и окончательная цель советского строя – в этой книге впервые получил конкретные очертания. А многие читатели вспоминали, что роман этот стал для них почти религиозным откровением (сам Ефремов без ложной скромности замечал в частном письме, что его книги на черном рынке продаются по цене Библии).
Ирина Каспэ, например, пишет: «Воображаемое будущее в последние десятилетия социализма являлось областью притяжения специфических псевдорелигиозных импульсов… Оно утверждалось как предмет веры («вера в коммунизм») и становилось адресатом молитв («Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко…»)... «Туманность» спровоцировала не только бурные дискуссии, но и радикальное расширение аудитории читателей, испытывающих самый живой интерес к коммунистической футурологии».
Но поскольку «Туманность Андромеды» (далее ТА) – это фантастический роман, а не богословско-философский трактат, начнем мы с особенностей ефремовской поэтики и оснований ефремовского мироздания. Таких, как пространство и время, жанровые особенности и пр.
Изобретение жанра
Жанр ТА можно определить как космический балет с речитативами.
В середине ХХ века в западной (в основном американской) научной фантастике был весьма популярен такой жанр, как космическая опера. При этом научный компонент там был пренебрежимо мал, а на первый план выходили звездные войны, космические армады, бравые флотоводцы, авантюристы и злодеи галактического масштаба, гордые самодержцы и звездные принцессы.
Корифеем космооперы был американец Эдмонд Гамильтон. Известно, что Ефремов прочел его роман «Звездные короли» (1947) по-английски, потому что американская НФ в СССР в ту пору почти не переводилась. Лихая манера повествования Гамильтона произвела на Ефремова изрядное впечатление (примерно так же Михаил Пришвин удивлялся роману Майн Рида: «Кончил «Всадника без головы». Такая динамика в романе, что умный пожилой человек с величайшим вниманием следит за судьбой дураков»).
Так что ТА – это, помимо всего прочего, наш ответ Гамильтону. Но при этом Ефремов стремился сделать свою книгу безупречно научной и максимально гуманистической. Да и склад дарования советского фантаста был существенно иным. И в итоге ТА изрядно потеряла как раз в динамике повествования.
Роман Ефремова лишь начинается космическим прологом с инопланетными приключениями. Затем герои прибывают на Землю, где разворачивается основное действие. И лишь в финале к звездам собирается новая земная экспедиция.
Но при этом на Земле основные социальные и экономические проблемы вроде бы уже решены, так что взоры всего человечества направлены на космос. И почти все земные ресурсы (вовсе не безграничные – от победившего коммунизма можно было ожидать куда большего изобилия) обращены на звездную экспансию.
Почему балет
Героини ТА (а Ефремов хотел их сделать максимально привлекательными и недаром использовал в названии романа женское имя) наиболее полно самовыражаются именно в танце. В особенности отличаются по этой части три грации – Веда Конг, Эвда Наль, Чара Нанди. Причем их хореографические экзерсисы привлекают внимание всей планеты: танцевальные фестивали тут играют роль Олимпийских игр.
Более того, один из героев по имени Мвен Мас влюбляется в краснокожую танцовщицу со звезды Эпсилон Тукана во время краткого сеанса связи с иной цивилизацией. Влюбляется безнадежно и безответно, потому что их разделяют столетия во времени и чудовищные расстояния в пространстве.
При всем при том герои ТА удивительно статичны и даже статуарны (почти неподвижны; особенно по сравнению с американскими космическими живчиками). С нечеловеческой стойкостью и крайней неторопливостью они занимаются на протяжении основной части действия своими рутинными делами (а порой даже не своими, как Дар Ветер).
Перспективные, но дерзкие начинания тут обычно откладывают в долгий ящик, а нарушитель спокойствия – тот же Мвен Мас – удаляется в изгнание (даром что его эксперимент приближает мечту всего человечества). Объясниться в любви герои и героини ТА не решаются годами, а то и десятилетиями.
Персонажи романа по всякому поводу принимают величавые позы. Совсем как в театре классицизма, где были канонизированы условные жесты – эмблемы человеческих чувств: удивление – руки согнуты в локтях и подняты до уровня плеч, ладони обращены к зрителям; отвращение – голова глядит направо, руки протянуты налево и ладонями как бы отталкивают нечто; мольба – руки сомкнуты ладонями и протянуты к партнеру и т.п.
Почти в каждой главе ТА герои читают друг другу и нам с вами длинные лекции (хотя сам Ефремов, встретив этот прием у других фантастов, бурно негодовал, считая его пережитком XIX века – принадлежностью романов Жюля Верна и Луи Буссенара). И даже диалоги из сравнительно коротких реплик произносятся в романе как бы с оглядкой на невидимого зрителя.
Все это похоже именно на балет со вставками в виде оперных арий и речитативов. Такой жанр существовал: до второй половины XVIII века в балеты наряду с танцами и пантомимой включали пение и декламацию. В частности, Мерлезонский балет, который вошел у нас в поговорку после экранизации «Трех мушкетеров», примерно таким и был. В ту пору считалось, что балетное искусство драматически маловыразительно и нуждается в пояснениях в виде пения и речитативов. Так что налет старомодности, ощутимый сегодняшним читателем в ТА, может быть связан и с этой суммой анахронизмов.
Между прочим, в 1681 году в парижском балете впервые явились четыре танцовщицы (прежде все женские роли исполняли мужчины или мальчики). С той поры не только балет, но и театр в целом стал куда более эротическим зрелищем. Тот же эффект заметен и в романе Ефремова, но речь о нем впереди.
|
|
Эрвин Шрёдингер никогда не говорил, какого цвета его умозрительный кот, но все иллюстраторы и карикатуристы уверены, что он черный. Рисунок Екатерины Богдановой |
Небо и Земля в мифическом сознании не антагонисты, как Свет и Тьма, а начала, которые тяготеют друг к другу, вступают в любовную связь и беспрестанно друг в друге отражаются. Земля и Небо повсюду осмысляются как женское и мужское начала, как супружеская пара, стоящая в начале теогонии и космогонии, замечает Елеазар Мелетинский. «В маорийском варианте полинезийской мифологии это Ранги и Папа, в египетской (гелиопольской) – Геб и Нут, в греческой (гесиодовской) – Уран и Гея».
Это же воззрение, в саркастическом смысле, высказывает и древнерусский книжник в Повести временных лет, рассуждая о языческих верованиях: «Пакы же землю глаголють матерью. Да аще имъ есть земля мати, то отець имъ есть небо».
Правда, Ольга Фрейденберг делает важное уточнение: «Как персонаж, небо всегда и неизменно находится в неразрывной увязке с персонажем-преисподней; также всегда и неизменно они оба характеризуются двумя различными ладами минора и мажора. И вопреки нашим ожиданиям мажор закрепляется за преисподней, минор – за небом... Обителью смерти и лоном рождений считается земля. Смех как животворящая функция принадлежит ей, а небу – умирание в слезах и воплях».
Понятно, речь идет об очень древних временах. Позднее с Землею и Небом могут происходить различные инверсии, но основные понятия закрепляются надолго. Поэтому мифические герои, вызывающие смех, – как правило, хтонического происхождения либо имеют дело с хтоническими силами. А небесные святители горазды внушать благоговейное уныние и благочестивый страх.
Туманные небеса
Александр Дугин отмечает: в тюркских языках слово «небо» («тенгри») означает светлое, белое небо, лишенное цвета и всякой погрешности. Тот же смысл у латинского coelum. Русское же «небо» – от корня, означающего «туман», «сумерки» (лат. nebula – «туман», сканд. nifl – «мрак»; отсюда и Нибелунги – «дети тумана»). У древних славян были слова и для ясного неба; но теперь мы под небом понимаем туманность, заключает Дугин.
Мифопоэтическое впечатление о ясном небе сохранилось у восточных славян лишь в имени бога Сварога (санскритское название неба – svarga, «солнечная дорога»). С тем же корнем связывают понятия «свадьба» (небесная иерогамия) и «свара» (небесная буря). Впрочем, в христианскую эпоху понятие ясного неба выражалось у русских церковнославянским словом «твердь». По объему значений «твердь» приближается к древнегреческому άκμων («камень», «наковальня», а также архаическое название неба, которое представлялось каменным).
В связи с этим обратим внимание на названия двух знаменитых фантастических романов:
«Магелланово облако» (1955) и «Туманность Андромеды» (1957). Обе книги изображают туманное коммунистическое будущее и названы именами галактик. Иными словами, славянское представление о туманных небесах Ефремов и Лем (вслед за астрономами – крестителями звездных туманностей) распространяют на космос.
Кстати, «небо» по-польски – niebiosa (ср. рус. «небеса»). Корень тот же, что у карликов Нибелунгов и нордического мрачного ада Нифльхейма. А также американской литературной премии для фантастов «Небьюла», чье название означает «звездная туманность».
Недра неба
Новейшая физика охотно заимствует свои модели из арсенала горного дела, геологии и металлургии. В гиперпространстве якобы могут существовать «кротовые норы», напрямую связывающие удаленные области пространства-времени. Туннелирование в пространстве-времени – один из эффектов квантовой теории.
Обычная модель для описания звезды – это реактор, ядерная печь, в которой последовательно выгорают водород, литий, углерод и т.д., вплоть до железа; при этом можно говорить о металлургических процессах и даже о шлаках. Правда, ныне считается, что для образования железных звезд нужно больше времени, чем прошло с момента Большого взрыва.
В 1992 году спутник СОВЕ (Cosmic Background Explorer, «исследователь космического фона») помог получить подтверждение теории Большого взрыва, установив равномерность его реликтового излучения. Космолог Джереми Острайкер заявил по этому поводу: «Когда среди горных пород были найдены окаменелости, происхождение видов стало бесспорным. А теперь СОВЕ нашел свои окаменелости».
Обскуранты на марше
В 1860 году немец Густав Кирхгоф выдумал «идеальное черное тело». Позднее было открыто красное смещение. Постулировано существование темной материи и темной энергии. А термин «черная дыра» впервые употребил в 1967 году американец Джон Уилер. Это был апофеоз новой обскурации, в некотором роде полное затмение.
Почему нынешняя физика столь охотно пользуется инфернальной образностью, разъяснить нетрудно.
В ХХ веке появились две знаменитые доктрины: теория относительности и квантовая механика. Причем теория относительности стала известна публике раньше и заняла в умах место высокой экзотерической религии. Сценарии ее разворачивались в макромире, на театре высоких небес и гигантских расстояний. Она имела дело со светом и абсолютизировала его скорость. Она боролась с деспотическою властью времени. Именно так можно трактовать известный мысленный эксперимент с близнецами: один остается на Земле и старится естественным образом, другой отправляется к звездам на околосветовых скоростях и через много лет возвращается молодым.
Альберт Эйнштейн явился как новый пророк. Сам он быстро освоился в этой роли, охотно рассуждая о привычках Создателя (напомним его высказывания типа «Бог не играет в кости» или «Господь изощрен, но не злонамерен»). Расхожая фраза, что теорию относительности способна понять только дюжина человек, определенно имела в виду двенадцать апостолов.
Квантовая механика стала историческим конкурентом теории относительности, но ей в удел достался мистический эзотеризм. Адепты ее обречены копать вглубь, иметь дело с микромиром, оперировать незримыми сущностями. Это магия черных шаманов, заклинателей духов вроде неуловимого бозона Хиггса.
Эрвин Шрёдингер никогда не говорил, какого цвета его умозрительный кот, но все иллюстраторы и карикатуристы уверены, что он черный. И даже когда эти маги имеют дело с небесами, они обнаруживают в них инфернальные области вроде черных дыр; так протестантские теологи помещали ад где-то в дальнем космосе.
В целом мрачно-демоническая терминология нынешней физики – антивещество, аннигиляция, темная материя, темная энергия, черное тело, черные дыры – напоминает obscurum per obscurius алхимиков («темное через темнейшее», как характеризовали свой метод они сами).
Ужас астролетчиков
Встреча с Железной звездой – ключевой эпизод из космического пролога ТА. Экипаж звездолета «Тантра» попадает в некое темное облако, и его пленяет притяжение Железной звезды.
«На правом переднем экране появилась огромная звезда, светившая тусклым красно-коричневым светом. На мгновение все оцепенели, не сводя глаз с громадного диска, возникшего из тьмы прямо перед носом корабля.
– О глупец! – горестно воскликнул Пел Лин. – Я был убежден, что мы около темного облака! А это...
– Железная звезда! – с ужасом воскликнула Ингрид Дитра.
Эрг Hoop, придерживаясь за спинку кресла, встал с пола. Его обычно бледное лицо приняло синеватый оттенок, но глаза загорелись всегдашним острым огнем.
– Да, это железная звезда, – медленно сказал он, – ужас астролетчиков!»
Картина, изображенная в романе, является совершенно фантастической. Но писатель опирался на научные представления своего времени, когда предполагалось, что железные звезды где-то существуют, причем в стабильном состоянии.
Кроме железа, в ТА важное значение имеет золото, а также алхимические превращения вещества (именно из золота синтезируют звездное горючее – анамезон). Но об этих материях мы поговорим в своем месте.
Металл войны
Горняки различают железо земное (теллурическое) и метеоритное (космогенное). Когда Кортес спросил у ацтекских вождей, откуда у них ножи, они показали ему на небо. Шумерское слово «ан-бар», древнейшее обозначение железа, пишется с помощью знаков «небо» и «огонь»; его переводят как «звездный металл».
Поздняя символика железа, однако, уже не выглядит возвышенной. Золотой век обычно противопоставляется железному. Железо символизирует постоянство, жестокость, твердость, силу, упорство, грубость; отсюда такие мифологемы, как железное дерево (виселица), железная маска, железная рука, железная пята.
Запрет на использование железа в религиозных обрядах известен многим народам. Иудеи при постройке храма в Иерусалиме не пользовались железными инструментами. В 1800 году корейский император умер от опухоли на спине, потому что никто не решился вскрыть ее: к телу монарха нельзя было прикасаться железом. В Риме при первых царях запрещалось строить мосты при помощи железных орудий или гвоздей. Считалось, что камены, божества речек и ручьев, не любят металла, угодного воинственному Марсу.
Отвращение к железу иногда переносится и на кузнецов. Греческого Гефеста то и дело сбрасывают с Олимпа. Индийские асуры – искусные кузнецы, загнанные богами в преисподнюю.
Впрочем, в некоторых культурах (например, у древних хеттов и на Северном Кавказе) железо всегда ценилось высоко и в духовном плане. А в ХIХ веке в Германии появляются Железный крест и «железный канцлер» Бисмарк. Вспомним также псевдоним Сталин, роман Серафимовича «Железный поток», повесть Эрнста Юнгера «В стальных грозах», роман Николая Островского «Как закалялась сталь». Так железо и сталь связываются с позитивными идеями несокрушимости, твердости, несгибаемости.
Против очевидностей
Но в ТА Железная звезда и ее окрестности – совершенно гибельная область небес. Астролетчики «Тантры» лишь чудом спасаются с мрачной планеты и преодолевают гравитацию инфернальной звезды, воспользовавшись горючим ранее погибшего здесь земного звездолета. И здесь же при попытке проникнуть в еще один звездолет, на сей раз инопланетный, получает тяжелую травму молодая героиня Низа Крит.
Напомним также, что основная миссия звездолетчиков с «Тантры» состояла в том, чтобы расследовать причины гибели планеты в созвездии Змееносца. Выяснилось, что все дело в «неосторожных опытах» местной цивилизации с ядерной энергией.
Однако весь этот пагубный опыт ничуть не влияет на маниакальное стремление землян установить наконец прочные контакты с инопланетными цивилизациями. Люди будущего твердо уверены, что в иных мирах давно уже взяли верх силы добра – как это произошло в романной предыстории и на Земле.
Но разговор об этих и других странностях ТА придется отложить до другого раза.
