Михаил Бузник
|
|
Режиссер Юрий Любимов считал, что исключительно стараниями Виктора Москвина был создан Дом русского зарубежья на Таганке. Фото из архива Дома русского зарубежья имени Александра Солженицына |
Для Любимова Струве – это новейшая история. Конечно, возникает вопрос: «А где Виктор Александрович Москвин?» – «Он в делах». Любимов говорит: «От строительства Дома дух захватывает». – «Да! – возносит свое слово Струве. – Без вас Театра нет, а без Москвина – Дома нет».
И вдруг Никита Алексеевич вспоминает Бердяева, своего деда Петра Бернгардовича, о. Сергия Булгакова и даже Бунина, которые бы и поверить не могли, что Таганка в свой Дом соберет великих гениев России.
Приходит в Дом русского зарубежья Сергей Сергеевич Аверинцев. И совершенно очевидно, что гость Дома становится гостем Любимова. Аверинцев повторяет слова Струве: «На земле бывает чудо: напротив театра строится Дом, где будут собраны золотые рукописи, которые, казалось бы, не могли улететь в Москву». И продолжает: «Не понимаю, откуда у этого человека – Москвина – силы созидать такой Дом». Любимов улыбается: «На то она и Таганка!»
Помню встречи Никиты Алексеевича с вашингтонским владыкой Василием (Родзянко) на квартире Натальи Нестеровой. «Называйте меня Таганкой!» – говорит Струве.
Каждый вспоминает своего деда: епископ Василий – Михаила Родзянко, председателя Государственной думы, а Никита Алексеевич – Петра Бернгардовича, которые удивились бы Дому Москвина.
Струве говорит владыке: «Я спокоен, не будет меня – будет Москвин. Удивительно то, что у нас с ним никогда не было разногласий, ни в чем».
Величественный владыка Василий обнимает Никиту Алексеевича и произносит: «Берете меня в свою компанию?» На что тот уверенно отвечает: «Берем!»
После спектакля Любимова «Братья Карамазовы» владыка Василий (Родзянко), который близко знал митрополита Антония Храповицкого, ставшего прообразом Алеши Карамазова в романе Достоевского, говорит на обсуждении: «Может быть, строящийся Дом на Таганке – это сквозная мысль России».
Вспоминаю трех гигантов ушедшего века. Тонино Гуэрра вручили медаль имени Михаила Чехова. После награждения с ним и его женой Лорой за чаем в кабинете Виктора Москвина далеко за полночь шла удивительная беседа. Говорили в основном о Параджанове, и, уже собравшись уходить, Тонино Гуэрра обратился к Москвину: «Сергей говорил мне и Андрею Тарковскому, что он в жизни ощущал мало крыльев. И вот оно, золотое Крыло – ваш Дом, которое Параджанов не увидел».
Был вечер Геннадия Рождественского. Он трогательно рассказывал о композиторах первой волны эмиграции. В основном их имена были нам малоизвестны. Его жена Виктория Постникова музицировала. В последние минуты своего выступления он произнес: «Могли ли замечательные, изгнанные из России композиторы мечтать, что их партитуры будет хранить Дом на Таганке!»
В рождественские дни 2009 года мне посчастливилось за чашкой кофе в Белграде неоднократно общаться с Милорадом Павичем. Вернувшись в Москву, скульптор Григорий Потоцкий взял у меня его визитку и полетел к нему. В итоге через несколько месяцев поставили памятник Павичу в Белграде, и было назначено открытие бронзового бюста на площади перед Библиотекой иностранной литературы. Я должен был лететь за Павичем в Белград. И вдруг в аэропорту Шереметьево мне сообщают, что утром он скончался. За день до этого у меня был с ним разговор. Милорад сказал, что «бюст бюстом, но главное – увидеть Дом русского зарубежья, о котором я так наслышан от вас и многих других!». Он не успел встретиться с Домом на Таганке, но тысячи тысяч мыслящих людей осуществляют его желание.
Еще одно неугасимое воспоминание. В 1999 году с неожиданной тревожной вестью мы с Наталией Дмитриевной Солженицыной и Виктором Москвиным приехали к правнучке Пушкина – Наталии Мезенцовой. Через три недели в издательстве Дома «Русский путь» была издана ее ныне известная книга воспоминаний «В них обретает сердце пищу...». Вскоре после этого Наталия Сергеевна сказала мне: «Безусловно, главный подарок к 200-летию Пушкина, самый, казалось бы, невозможный, – это Дом на близкой моему сердцу Таганке!» Через два дня Мезенцовой не стало.
В историях, которые я рассказываю, уходило все земное, трепетал Божественный Дух времен, и этот трепет будет вечен!
