Падая вверх или вниз

Что значат сегодняшние объекты, вещи, истертые до дыр понятия? Фото Евгения Никитина

Так, почти по-кэролловски, начинается рассказ из сборника «Достопочтимый профессор».

Кажется, Борхес когда-то сказал, что «литература – это управляемое сновидение».

Я бы назвал прозу Андрея Бычкова управляемым бредом, если исходить из определения литературы любимым автором Делеза: «Литература – это бред и в этом качестве разыгрывает свою судьбу между двумя полюсами бреда…»

Литература бреда или абсурда довольно обширна и уже, можно сказать, вполне традиционна. Тем более если бред довольно искусный, замешенный на контрастах, парадоксах, полифонии, какофонии. У Андрея Бычкова искусный бред. Очень увлекательный, особенно тогда, когда улавливаешь спасательную ниточку, оставленную автором для спасения утопающих. «Мне было так тоскливо, как будто я только что родился…» Ну чем вам не отсыл к роману Моравиа «Скука»?

Впрочем, Бычков всегда убегает, как и в данном рассказе, от точных определений и ассоциаций, как кэролловский кролик. Всегда в норку, а мы летим вслед и падаем с головокружительной быстротой куда-то вверх или вниз. Мало того, Бычков боится точности, как бы повторяя формулу Бодрияра: «Сама вещь всегда ускользает». Дать точное определение явлению – это уничтожить его. Отсюда и эти пули.

Словом, феноменологическая проза Бычкова требует от читателя познавательных усилий. Мне даже кажется, что читатель у Бычкова штучный, его надо готовить.

Следующий рассказ – «Пакалет», и опять раны и кровь: «Нож в сердце, и вот хирург уже на столе. И над ним склонился другой. Медицинский свет медленно падает на лицо. Закрыты глаза, и кому-то снится Австралия и гнездо, свитое из ядовитых змей». Вспоминается Бунюэль и его скальпель в фильме «Андалузский пес». Андрей Бычков вспарывает действительность, как хирург, чтобы болью преодолеть немоту, атаксию, когнитивный диссонанс, ложь и ненависть. Отрицание отрицания. И опять – исчезновение вещей: «Не знать, как и что называется – стол и стул, и настольная лампа – для тех, кто остается, кто знает».

Бычков, словно фокусник, достает из рукава обновленные в процессе трансформации понятия и объекты, выворачивает окружающий мир наизнанку. Шоковая терапия, горящий поток сознания, лава, извергающаяся из-под сознания. Скальпель вспарывает привычный взгляд на вещи. Вещи и люди перестают что-либо означать:

Андрей Бычков. Голая медь: Рассказы. – Jaromír Hladík press, 2025. – 184 с.

Пакалет ничего не значит. Но что значат сегодняшние объекты, вещи, истертые до дыр понятия, люди?

Дюжина рассказов, как нанизанные на ниточку бусы, как новый диск музыканта, притаившегося со скальпелем атональности: «Человек знака», «Дао де дзин», «Текели-ли», «Восьмерка», «Ложные проводники», «Ван Гог» и, конечно, «Голая медь».

Здесь распредмечивание словно достигает апогея: Офелия или не Офелия, голые герои – не голые, брат Полоний, а, может, и не брат: «Идиот я или не идиот, но только я же когда-то обещал подарить брату остров, хотя бы и все мои мечты рассыпались в пух и прах…»

Делез писал: «Литература скорее на стороне бесформенного или незавершенного, как о том говорил и как-то практиковал Гомбрович. Писать – это дело становления, которое никогда не завершено и все время в состоянии делания и которое выходит за рамки любой обживаемой или прожитой материи. Это процесс, то есть переход Жизни, идущей через обживаемое и прожитое».

Андрей Бычков в новом сборнике обживает абсурдность бытия, восстанавливая пазлы, атомы, из которых состоит мимолетность жизни. Вот как-то так или не так. Рассказы прошибают как пот у больного. Все эти сны, весь этот бред Бычков превращает в музыку. Но музыку Бычкова нельзя услышать, ее можно только почуять или узнать. Когда она, музыка, неузнанная, ее нет, как нет Пакалета, нет окружающей действительности, ничего и никого нет. Но вот пришел Андрей Бычков и сотворил космос из хаоса, эрос из танатоса. Написал сборник рассказов «Голая медь». 

Евангелие от Андрея.