Между Декартом и Хабермасом

Среди различных форм интеллектуальной деятельности работа переводчика, наверное, наиболее неблагодарная. Практически никто не обходится без переводов, и никто не замечает, что пользуется переводом. С апломбом рассуждают о Жиле Делезе, Ролане Барте, Мишеле Фуко, претенциозно ссылаются на них и не то чтобы делают вид, а действительно не помнят, что ссылаются не на маститого автора, а на его переводчика, без которого самонадеянный эрудит не в состоянии обойтись. Ситуация влечет за собой другие, далеко идущие проблемы. Ролан Барт затрагивает одну из них: «Мы ведь никогда не можем окончательно выявить, кто автор и кто читатель» (пер. Бориса Скуратова). А как быть, когда перед нами автор, читатель и переводчик в одном лице, что в высшей степени относится к самому Борису Скуратову?

Борис Скуратов впервые перевел на русский язык трактат Рене Декарта «Человек», не публиковавшийся при жизни философа. Алексей Лосев писал: «Не жалкая салонная болтовня материалистов XVIII века, а конечно, Декарт есть подлинный основатель философского позитивизма» (Алексей Лосев. Диалектика мифа. Дополнение к диалектике мифа. – М., 2001). Отчетливое подтверждение этого лосевского диагноза мы находим в переводе Скуратова: «И вот, я скажу вам, что когда Бог соединяет Разумную Душу с этой машиной, сделав это так, как, по моему предположению, я вам вскоре расскажу, он даст ей основное местопребывание в мозгу и устроит это таким образом, что – согласно разнообразным способам, какими входы в поры, находящиеся на внутренней поверхности этого мозга, открываются через посредство нервов, – Разумная Душа получит разнообразные чувства» (Рене Декарт. Человек. – М., 2012).

«Эта машина в соединении с Разумной Душой» не что иное, как сам человек. В этом фрагменте мы видим основные особенности Скуратова-переводчика, отчетливость и точность, ради которых он жертвует общедоступными красотами стиля.

Этим же принципом Скуратов руководствуется, переводя с немецкого «Эссе к конституции Европы» Юргена Хабермаса (труд, опубликованный почти через 350 лет после декартовского «Человека»): «Демократическое самоопределение означает, что адресаты императивно действующих законов в то же время являются их авторами» (Юрген Хабермас. Эссе к конституции Европы. – М., 2013).

Декарт и Хабермас как будто говорят о разных вещах, но обоих занимает одна и та же проблема: самоопределение человека, в чем угадывается основное направление культуры, которую Шпенглер назвал фаустовской. В простой фразе Хабермаса проступает исконная идея демократии, бережно сохраненная переводчиком: демократия как власть каждого в противоположность власти большинства, означающей подавление каждого и ведущей к тоталитарной демократии, к толпе тиранов, как полагал Петрарка.

Но при единстве фаустовских истоков в переводах Скуратова проступают и две разные тенденции западной культуры: латинская (французская) открытость и германское самоуглубление или замкнутость. Для французской философской традиции характерна диалогическая обращенность к слушателю, к читателю, в крайнем случае к самому себе, как в «Мыслях» Паскаля. Не случайно такой проникновенный отклик вызвали во Франции работы Бахтина, исследовавшего диалогичность в творчестве Достоевского и в европейской культуре. Напротив, в немецкой традиции обращение к самому себе означает самоуглубление, внутренний монолог, самопознание духа, как учил Гегель. В своей переводческой работе Борису Скуратову удавалось соотносить эти две традиции в их отталкивании, столкновении и в конечном счете в их взаимодействии. Можно было бы сказать, что в этом был культурологический пафос его деятельности, если бы слово «пафос» не было чересчур громким для его скромной работы, необходимой нашей культуре.

Борис, вероятно, смутился бы, если бы кто-нибудь заговорил в связи с его переводами о «памятнике нерукотворном». Он перевел десятки книг, без которых вряд ли состоялись бы не только отдельные статьи, но и целые диссертации. Затрудняюсь представить себе библиотеку современного интеллектуала без его переводов и вместо нерукотворного памятника прошу всех использующих его переводы не забыть упомянуть: перевод Бориса Скуратова.

Публикация Татьяны Марковой