Литература – не обслуга

Хорошие книги о героях надо пропагандировать с детского сада. Иллюстрация Михаила Соловьева

– Владимир Михайлович, у вас довольно много сказок, есть даже замечательная литературоведческая работа «Загадки литературной сказки». Чем вам нравится этот жанр? И будет ли продолжение «Загадок»?

– Сказки я начал писать в далеком 1992 году, и сразу стало получаться. Хотя до этого, так сказать, «расписывая перо», пробовал много жанров, даже фантастику и детективы. Но литературная сказка тянула с начала 80-х. Как историк я всегда старался понять, откуда взялись эти небылицы, как сделаны, что в них вложено. Любопытство довело меня до «Загадок» и даже дальше – ныне заканчиваю работу над сказками Александра Пушкина и Льва Толстого. Авторская сказка – универсальный жанр, занятный, интересный, добрый, в нем есть то, чего не хватает нынешним детям, впрочем, и взрослым.

– Вы пишете не только сказки. Есть ли идеи по смешению жанров? Может, есть жанр, который вы хотели бы попробовать?

– Со временем мне стал тесен сюртук сказочника, захотелось поработать во «взрослом» жанре, затронуть современные проблемы, которые нередки в семьях и обществе. Так на свет появилась трилогия: «Взрослое лето», «Окаянное лето» и «Алмазное лето», которые много раз переиздавались. И если в них я еще допускал в тексте небольшое фантазийное вкрапление, то в военной прозе – «Забытый рубеж» и в выходящем в юбилейный год Великой Победы в волгоградском журнале «Отчий край» «Деревянном танке» – я старался обойтись чистым реализмом, ориентируясь на «лейтенантскую прозу».

– Сейчас пишется много текстов, где герой – «парень из нашего двора». Какой герой сейчас интересен? Влияет ли желание донести какую-то идею на ваш выбор жанра и персонажа?

– Несмотря на заезженность сюжетов, герой-супермен навсегда прописался на книжных полках любителей приключений. Каждое новое поколение будет искать своего Конона и Гарри Поттера. Все зависит от мастерства автора: оживит ли он его или скатится до банальных сцен и диалогов. Образ главного героя – один из самых центральных в литературном тексте. Он может быть не похож на современника, как Евгений Онегин, или, наоборот, быть плотью от плоти, как Петр Гринев из «Капитанской дочки». Но Пушкин наделил их чертами, и мы до сих пор говорим о них, спорим, пишем продолжения… Насчет идеи, которая всегда страшит начинающего автора, не стоит пугаться этого призрака литературоведения, нужно просто оставаться на позициях общечеловеческих ценностей. Хотя последние годы отступлений было много, особенно в беллетристике.

– Есть ли «специальные» задачи у отдельных жанров? Например, кто-то возлагает надежды на публицистику. А кто-то, напротив, считает, что художественная литература влияет сильнее на людей. Как вы считаете?

– Последние годы мы наблюдаем всплеск интереса к публицистике, достаточно лишь посмотреть на лауреатов различных премий. Мне в этом видится тенденция разворота массового читателя к текстам с преобладанием реализма. Конечно, это надо приветствовать, но воздействовать на человека сможет лишь только «художественная» литература, а не сляпанное в спешке «чтиво» с закрученным сюжетом. Оно, наоборот, отбивает всякий интерес от текста, чтение которого подразумевает усилие и переживание. К сожалению, читатель давно распался на враждебные лагеря, что почти не соприкасаются меж собой. Вот это крайне печально и тревожно. Литературный компас должен указывать правильное направление.

– Сейчас люди перестали читать, особенно традиционные книги, отдавая приоритет литературе таких жанров, как фэнтези или детектив. Как, на ваш взгляд, изменить ситуацию?

– Хорошие книги надо пропагандировать, начиная с детского сада. Создавать и финансировать книжные клубы, лектории, собирать там читателей, приглашать авторов, возрождать литературную критику. И что-то надо делать с книжной торговлей и издательствами, помогать библиотекам. Очень тревожные известия приходят о массовом закрытии магазинов, например, в Москве, о мизерных тиражах… Для меня до сих пор неразрешимая тайна, как человек, читавший в юности Пушкина, Тургенева, Толстого, Чехова и Бунина, может читать современную массовую литературу.

– У вас есть и сказки, и рассказы. Занимаетесь вы и критикой. Как выбираете жанр? Как появилась идея первой книги?

– Назвать себя критиком не могу. Хотя мною написано несколько статей, но я их больше отношу к эссеистике и литературоведению. К сожалению, массовый читатель отвернулся от этих жанров, и надо иметь смелость, отчаянно взяться за работу над книгой о забытых, а значит, мало кому нужных сказочниках. Радостно то, что их помнят на малой родине, это придавало мне силы и оптимизм. Задумка книги о сказках Пушкина и Толстого родилась благодаря лекциям, которые я читал учителям, на одном из интернет-порталов, на встречах. Вдруг передо мной открылись миры, сопоставимые с целыми вселенными. Особенно в пушкинских сказках, и могу утверждать, что их благотворное воздействие на русскую культуру гораздо сильнее и глубиннее, чем все остальное наследие. Поэт в самых удачных сказках добрался до наших архетипов и создал национальный фэнтезийный мир.

– Говорят, что ситуация с литературой сейчас непростая, но с критикой еще сложнее. Ваше отношение к критике?

– Критика в теперешнем литературной процессе находится в самом удручающем состоянии. Ее практически нет, особенно если учесть ее влияние на массового читателя, на культурный фон страны. Мне могут возразить, что есть журналы, газеты, сайты, где критике регулярно отводится достойное место, в том числе страницы «Независимой газеты». Правда, признаемся, как этого до обидного мало. Нам порой видны лишь призрачные отблески упрямых споров. Но мы с вами не сыщем на полках книжных магазинов тома с разбором творчества наших современников, все кануло в Лету, еще в 90-е.

Рядом с нами есть не одна сотня авторов, написавших более ста томов романов, саг, хроник. Но как читателю, в том числе подростку, притронуться к такому массиву текстов, с чего начать, кто подскажет, кто будет ему верным наставником на тех «неведомых дорожках»? Кто-то вообще знает, что варится в чародейном котле под названием «современная русская литература», и не только в его массовом сегменте? Чего там больше среди победившего нон-фикшена: кондового реализма или улетной фантастики, а может, детективная струя завязалась в тугой узел с женскими романами, не заметив «новых деревенщиков» да сказочников? А самое главное – кто заплатит за этот титанический труд, на грани искусства и науки? Кто взвалит на себя тяжкое ярмо поиска смысла и прекрасного, нового и традиционного? Безусловно, критика не панацея от убогой литературы. Если мы на миг вернемся к Пушкину, то можно припомнить, что тогдашняя критика не распознала шедевр в его сказках, в своем большинстве очень нелицеприятно встретив их публикацию, даже сам Виссарион Белинский «обмишурился»… в его защиту – скажем, что он принял «Сказку о золотой рыбке» как талантливую стилизацию под народную небылицу. А ведь эти самые пушкинские «безделицы» стали золотым эталоном в русской литературной сказке. Не хотелось превращения грядущей критики в карающий меч, и неважно, в чьих руках окажется рукоять – государства или узких групп, точно ведающих, куда нам стоит направить свое ветрило. В нашей истории не раз и не два случалось подобное, что не просто коверкало судьбы литераторов, а просто лишало жизни. Твержу как заклятие: «Туда обратной дороги нет».

– В чем прелесть статуса начинающего автора? Насколько становится автору легче «выйти в люди»? А в чем, наоборот, сложнее?

– Нынешние времена встали на сторону начинающих авторов, подарив им гору литературы о нашем ремесле, всевозможные курсы, лекции, консультации. То, чего не было в 70–80-е годы, когда приходилось все делать на ощупь, почти вслепую. Оттого человек, ступающий на эту дорожку, может определиться, что ему ближе, что по душе. А вот «выйти в люди» зависит от многих факторов, в том числе от ее величества фортуны, от места жительства и многого другого. Но здесь важно помнить, что литература – благородное служение высоким идеалам, а не обслуга литератора, одевающая и кормящая его, и порой даже жизнь для нее так, пустяк, угасшая свеча. Автор должен быть готов к жертвенности, как минимум потере времени, здоровья, доходов и еще многого.

– Удается ли вам находить время на чтение?

– Читаю много. Часто книги связаны с работой, но не только. Люблю классику, перечитываю Антона Чехова и Ивана Бунина. Другая моя страсть – «деревенщики». Недавно перечитывал Василия Белова и Владимира Крупина. Время на чтение надо искать, брать книгу в дорогу, пораньше выключать телевизор.

– Помимо прочего вы занимаетесь разбором текстов молодых авторов, их оценкой. Как сам автор изменился за это время?

– Последние годы часто читаю работы, присланные на различные конкурсы и не только. Не так много работ, прочитав которые, скажешь: «Ну, здравствуй, племя младое, незнакомое!» Это нормально, писательское ремесло требует долголетних опытов, в XIX веке считалось – не менее семи лет молодой автор, так сказать, набивает руку. Так что нужны усидчивость, трудолюбие, любовь к чтению, а этого у современных авторов немного.

– Работаете ли вы с черновиками? Как долго и каким образом приходится работать над «матчастью»? Пользуетесь ли услугами редактора, как вы относитесь к его правкам?

– Много лет, работая следователем, я писал, как говорится, в стол, не думая о публикациях и конкурсах, потому имел роскошь вернуться к тексту через много лет. Бывало крайне занимательно посмотреть на него со стороны. То, что казалось удачным еще два-три года назад, беспощадно перерабатывалось и вновь отправлялось в многомесячную ссылку. Так, из небольшого сказа о непутевом портном Митьке в конце концов возникла сказочная повесть «Тешиловская русалка». Оттого не стоит спешить, хотя мои пожелания сетевым авторам, несомненно, будут не по душе. С огромным уважением отношусь к редакторам, всегда прислушиваюсь и в большинстве случаев соглашаюсь с правками. Хороший редактор – внимательный читатель, человек боготворящий текст, и его слух четко ловит текстовую какофонию, а глаз подмечает случайную несуразицу. Самому бывает непросто выловить «блох», ибо текст уже настолько замылен от многодневных исправлений, потому взгляд со стороны необходим.