В наши трудные времена

Наум Коржавин поэт социальный, и лирика у него – гражданская. Фото РИА Новости

«Затем я отправился в галерею Мориса Лурье. Там заседала культурная секция. Должен был выступать Рувим Ковригин. Помнится, Ковригин не хотел участвовать в симпозиуме. Однако передумал.

Еще в дверях меня предупредили:

– Главное – не обижайте Ковригина.

– Почему же я должен его обижать?

– Вы можете разгорячиться и обидеть Ковригина. Не делайте этого.

– Почему же я должен разгорячиться?

– Потому что Ковригин сам вас обидит. А вы, не дай господь, разгорячитесь и обидите его. Так вот, не делайте этого.

– Почему же Ковригин должен меня обидеть?

– Потому что Ковригин всех обижает. Вы не исключение. В общем, не реагируйте, Ковригин страшно ранимый и болезненно чуткий.

– Может, я тоже страшно ранимый?

– Ковригин – особенно. Не обижайте его. Даже если Ковригин покроет вас матом. Это у него от застенчивости…

Началось заседание. Слово взял Ковригин. И сразу же оскорбил всех западных славистов. Он сказал:

– Я пишу не для славистов. Я пишу для нормальных людей…

Затем Ковригин оскорбил целый город. Он сказал:

– Иосиф Бродский хоть и ленинградец, но талантливый поэт…

И наконец Ковригин оскорбил меня. Он сказал:

– Среди нас присутствуют беспринципные журналисты. Кто там поближе, выведите этого господина. Иначе я сам за него возьмусь!»

Описание яркое, хотя надо делать, разумеется, скидку на то, что перед нами все-таки именно персонаж, причем персонаж художественного произведения. Мало того, персонаж художественного произведения, написанного Сергеем Довлатовым, а Довлатов с персонажами и прототипами обращался довольно, сформулируем так, вольно. Однако продолжу цитату:

«Потом состоялась дискуссия. Каждому участнику было предоставлено семь минут. Наступила очередь Ковригина. Свою речь он посвятил творчеству Эдуарда Лимонова. Семь минут Ковригин обвинял Лимонова в хулиганстве, порнографии и забвении русских гуманистических традиций.

…

– Время истекло, – повторил модератор,

Ковригин не уходил.

Тогда Лимонов обратился к модератору:

– Мне тоже полагается время?

– Естественно. Семь минут.

– Могу я предоставить это время Рувиму Ковригину?

– Это ваше право.

И Ковригин еще семь минут проклинал Лимонова. Причем теперь уже за его счет».

А я помню несколько иного Коржавина. На семинаре поэзии в Литинституте (год, кажется, был 1990-й). Никого он там особо не обижал, был деликатен и вежлив. Впрочем, одно дело коллеги (их не жалко) и совсем другое дело – ученики и студенты. Тут и впрямь лучше проявить такт.

В стихах, разумеется, деликатность, вежливость и такт только мешают.

А у Коржавина не то чтобы нет или мало сугубой лирики, но все-таки он поэт социальный и лирика его в прямом и хорошем смысле гражданская. Даже если перед нами лирика, как я уже говорил, сугубая:

В наши трудные времена

Человеку нужна жена,

Нерушимый уютный дом,

Чтоб от грязи укрыться в нем.

Прочный труд и зеленый сад,

И детей доверчивый взгляд,

Вера робкая в их пути

И душа, чтоб в нее уйти.

В наши подлые времена

Человеку совесть нужна.

Конечно, поэт Коржавин разошелся на цитаты. Мало кто помнит автора, но многие и очень многие любят повторять («задумчиво-грустно», как будто сами и сочинили):

Ей жить бы хотелось иначе,

Носить драгоценный наряд...

Но кони – всё скачут и скачут.

А избы – горят и горят.

Самым известным, наверное, стихотворением Коржавина является текст про то, что в России лучше никого не будить, ни декабристам Герцена, ни тем более всем остальным – всех прочих («Мы спать хотим… И никуда не деться нам / От жажды сна и жажды всех судить…/ Ах, декабристы!.. Не будите Герцена!.. / Нельзя в России никого будить...»)

Закончить же я хочу другими стихами, стихами бесшабашными, но, увы, совершенно точными:

Мне каждое слово

Будет уликою

Минимум

На десять лет.

Иду по Москве,

Переполненной шпиками,

Как настоящий поэт.

Не надо слежек!

К чему шатания!

А папки бумаг?

Дефицитные!

Жаль!

Я сам

Всем своим существованием –

Компрометирующий материал!

Настоящие стихи всегда такие, они всегда – компромат.