И настал астрал

Порой мерцающая звездами бездна манит сильнее привычной реальности. Фото NASA

Был этот мир кромешной тьмой окутан…

Надпись над школьной 

доской в кабинете физики

Дочитав абзац, я, преисполнившись намерения поспать, но не имея никакого к тому желания или возможности, встал с кровати и побрел по направлению к кухне. Стояла южная густая ночь, когда в окнах при зажженном свете ничего, кроме отражения, не увидишь, а единственным звуком, сопровождающим шаги, становятся щелчки – то жужжащие летающие твари бились о люстры. Они сгорали, добравшись до лампочек. По пути мне все никак не вспоминалось, сколько по инструкции необходимо капель снотворного для кратчайшего пути в царство Морфея, и все думалось и думалось: до чего же душно нестерпимо, будто повисаешь в пространстве, в этой Аскания-Нова.

Инструкции, бумажки с правилами разумного потребления, чтиво для тех, кто предпочитает строчки поскучнее; подкрепившись этой мыслью, я накапал в рюмку 15 капель. Мой случай особенный, рассуждаю про себя, а потому добавлю-ка еще 10. И еще пять для ровного счета. Последние три – для красоты числа. Разбавив содержимое рюмки водой, тут же ставшей серой, и серость эта словно ползла снизу вверх по стеклу подобно туману,  я влил в себя пойло, выдохнул от его сжимающей челюсти и сердце крепости и отправился обратно, выключая по дороге свет. И будто плыл в раскаленном, тяжелом воздухе, оказавшись под конец пути в кромешной тьме.

Вслед за комнатами мгла окутала разум, и мне неожиданно предстали звезды: я был уже не дома у бабушки и дедушки, не в комнате, где читал какой-то роман, а как если бы лежал на ночном пляже под открытым небом, на песке, вцепившись в его крупинки, и не видел ничего, кроме звезд, и не слышал ничего, кроме волн, и так боялся, что меня сейчас оторвет от земли и унесет туда, ввысь, вместе с пляжем и морем, что все сильнее сжимал кулаки. И так же сильно я страшился того, что твердь под спиной разойдется, и меня опрокинет, и вберет в себя совсем уж беспроглядный мрак, хуже того, что предстает взору, потому как неизведанный. Собравшись с духом и моргнув от ужаса и восторга перед ждущей меня Вселенной, я отпустил песок, за который держался, и с улыбкой счастья упал в мерцающую звездами бездну.

Это было уже достаточно давно, но я ясно помню, как обнаружил себя утром в весьма и весьма нелепой позе. Частично я был на кровати, лицом в одеяло, руки раскинуты, а частично на полу. Если загробные миры существуют, то я бы хотел попасть в тот, где есть видеотека с записями подобных ситуаций. Или не хотел бы – не суть; главное, что этот невольный трип был хорош во всех отношениях: мне не хотелось подобного, но это произошло, и это было в лучшем виде, потому как принесло не удовольствие, но открытие. И это взывало к моему чувству прекрасного, тому, что родом из детства, когда что-то и пугает, и манит своим величием.

Я никогда не верил во время: с детства для меня это какое-то выдуманное человеком, и потому не претендующее на объективность понятие вроде математики или денег. Потому я никогда не знаю и даже представления не имею, какой час, плохо считаю и-и-и… в общем, понятно, что хозяйственностью не отличаюсь. Мечтателей-идеалистов, подобных мне, у нас в стране миллионы. Даже петля для психики русского человека предпочтительнее, нежели реализм. А когда размывается время, то исчезает и пространство.

Помню, как с пятого класса на ночь играл с цифрами, выстраивая в голове то, что называл бесконечной симметрией: 1221 2112 2112 1221 и так далее... Просто не знал, как это называется. Но когда узнал, начал всем подряд говорить о том, что могу гордо именоваться соизобретателем последовательности Туэ. Это сладкое, пьянящее чувство – быть кем-то, если ты никто, быть вселенной, если ты точка. Не помню как, но числовая последовательность норвежского математика, жившего и творившего свои комбинаторные непотребства на стыке XIX и XX веков, ближе к веку XXI навела меня на мысль, что мир вокруг и мир внутри скорее пессимистически бесконечен, чем обнадеживающе ограничен. И потому ничто не имеет смысла.

И понеслось. К 1999-му подоспела первая «Матрица», и с шокирующей очевидностью не только для меня, но для всех остальных, восприимчивых к проказам масскульта, стало ясно, что реальности не существует. Такое чувство, что к XXI веку резко возросло число людей, живущих по неким дхармическим принципам, притом что для понимания этих принципов и следования им у широких масс не было не то что умения, но даже желания. Просто Zeitgeist, дух времени, но изрядно подванивающий.

Мое поколение еще застало то время, когда в старших классах по-спортивному накачивались пивом или чем покрепче – для храбрости или в порядке соревнования. Однако те, кто помладше, стали играть не по правилам, предпочитая допинг: не с целью расширения сознания и открытия новых горизонтов, вовсе нет, а лишь как способ времяпрепровождения. И как награда за растянувшуюся на сто-летие ненависть молодые люди отказались от материализма. И как воздаяние за растянувшуюся на столетия неразделенную любовь устремились они в нирвану. И вот мы здесь.

Вопрос только – где? Иногда я задаю его себе, когда хожу покупать сигареты на работе: пересекая дорогу с односторонним движением, протискиваясь меж двух кафешек, я медленно иду к магазину, рядом с которым торчит будка со шлагбаумом. У нее, как правило, стоит мужик: не бедного вида, но сразу понятно, не шикует. Под мышкой какая-то папка, в пальцах сигарета. И говорит. Увидев его в первый раз, я подумал: должно быть, просто мыслит вслух. Но он стоял там и говорил на следующий день, и через день, и вот уже, должно быть, больше года он, словно оживший и тотчас же сошедший оттого с ума памятник, вещает среди толпы какую-нибудь истину о дружбе и любви, о бедных и богатых.

О богатых, кстати… Быстро и гарантированно разбогатеть сегодня можно двумя незатейливыми способами. Первый – основать секту, и чем бредовее она окажется, тем лучше. Идеальный вариант, при котором люди потянутся толпами, – все отрицать. Деньги, семью, прочую религию, реальность, само существование. Второй способ – открыть курсы по избавлению всех страждущих от алкоголизма. Простор для подлого креатива тут поистине богатый: любая псевдонаучная теория подойдет.

В крышу той будки, рядом с которой глаголет пророк, вмонтирован четырехсторонний билборд, и каждая его грань дарит любому проходящему мимо улыбчивое лицо такого вот заведующего курсом по антиалкоголизму. Как мне рассказывали, один мужик из этой великолепной четверки на полном серьезе утверждает, что пузырьки в шампанском – это газы бактерий, пускающих, прошу прощения, ветры. Более того: на каждой из четырех сторон билборда, под каждым серьезным лицом выбита, как в скале, цитата-премудрость. Что-то вроде «Алкоголь – это для слабых». Не «Познай самого себя», как на храме в Дельфах, конечно, но все равно.

И вот, закуривая, думаю: где я оказался? В чем разница между вышеописанными сектами, курсами и несчастным умалишенным? Как все мы, смотревшие слезливый «Помни меня» (нас туда, без сомнения, затаскивали бывшие подружки), знаем: даже Ганди признавал – все, что ты сделаешь, не будет иметь значения, но если не ты, то кто?

Астральный мир предпочтительнее реального: большинство пригородов, где бы они ни находились, сравнимы с помойками, серые здания-кубики вгоняют в тоску, за работу платят мало, экология улетела к чертям. Не хватает красоты, а то, что уродливо, спасать не тянет, и потому оно в череде великих битв ждет Рагнарока.

Для сравнения: вот джайны, скажем, верят, что через сансару – цикл рождения, смерти и перевоплощения достигнут дхармы. Лучше даже не задумываться, что это значит. Они верят в «немир», который есть, но который не понять. Мне вот очень нравятся джайны, но не их мифология, а то, что она им дает – ответственность за свои действия и мысли. Приверженцы джайнизма с трепетом относятся ко всему живому, даже к червям. Самые настоящие прагматики в собственном фантасмагоричном мире.

Как и в любой фантасмагории, рано или поздно настает момент, когда нужно снимать маску. Когда выясняется, что история – ложь. К чему я это? Все то, что выше – плод воображения, созревающий по одной донельзя банальной причине. (Но, между прочим, не созревший). Я тут прочитал до неприличия хвалебную оду одному нашему политику и задумался: что, черт возьми, в нашей жизни вообще реально? У одних панегирики, у других – траурные марши; хаос, рождаемый сочетанием реквиема и экзальтированного песнопения.

И на одну секунду мне почудилось, что все на самом деле идеально: большая часть народа в нирване… то есть в восторге, меньшая часть сойдет за противовес, без которого никак. Прагматиков только в народе нет: их бы еще – и совсем сказка была бы, совсем красота.

Но миг этот краток. Крышка ноутбука закрывается, рука тянется к выключателю, и бездонная тьма, раскидывая свои объятия, глядит в самую глубину уставших глаз. И шепчет: 2112 1221 1221 2112…