Всюду плуты и супостаты

Поэты не любят, когда им мешают творить. Константин Сомов. Поэты. 1898. ГТГ

Гарик и Ося, слоняясь без дела и без денег по Старой Качели, решили навестить Смычкина. Предложение поступило от Оси:

– Какого лешего мы ходим голодные и холодные по улице, пойдем лучше к Смычкину, посидим у него, все равно потом надо будет всем вместе идти на поэтический вечер.

– Ты имеешь в виду клуб «Кипарисовый ларец»?

– Ну да! Он сейчас наверняка готовится к мероприятию и пишет новые стихи, – высказал предположение Ося.

– Но Владлен не любит, когда ему мешают писать стихи. Выгонит к чертям…

– Не выгонит! Надо будет похвалить его новые стихи, он тут же растает и раскошелится на пару пузырей… Ты что, Смычкина не знаешь?..

Застали они его сидящим в домашнем халате за письменным столом, заваленным бумагами и книгами. Поздоровавшись за руку с Владленом, Гарик обратился к нему:

– Ну что, укротитель рифм, погонщик метафор, укрыватель бродячих сюжетов, какие будут предложения по части нашей нынешней вылазки в поэтический клуб «Кипарисовый ларец»?

– По правде говоря, этот клуб я бы назвал «Ларец Пандоры», там одна чума болотная тусуется… Хоть я вчера и обмолвился о своем желании навестить это заведение, но что-то меня не тянет на эти поэтические ристалища, – уклончиво отвечает Смычкин. – Мне теперь предпочтительнее сидеть дома и работать. Как истинный анахорет, в чем-то я даже стал уподобляться стоику Диогену.

– Да, но Диоген жил в бочке, а у тебя по сравнению с ним настоящий дворец, – оглядывая квартиру хозяина, говорит Гарик.

– Сомневаюсь, что мою утлую лачугу, доставшуюся мне от родителей, рано ушедших в мир иной, кто-нибудь из знатных греков мог бы признать дворцом… Зато я имею возможность укрыться в нем от всех житейских бурь и писать стихи. Вот одно последнее, как раз про вышеупомянутого мыслителя. 

Смычкин берет со стола тетрадь и читает стихи:

Диоген

В пусторечье винил Платона.

Обходиться мог без хитона…

Злым кому-то мог 

показаться:

– Звал людей я, 

а не мерзавцев!..

Говорить нам о греке стоит:

Он великий мудрец и стоик,

В проконьяченной своей бочке

Не оставивший нам 

ни строчки.

Это, в общем-то, и не важно,

Что наследие не бумажно,

Или, скажем так, не дубово…

Но, признайтесь, затмит 

любого.

Всюду плуты и супостаты…

Подаянья просил у статуй,

Приучая себя к отказам,

Закалял он свой дух и разум.

Ни в какое не рвался 

братство,

По ошибке был продан 

в рабство.

И царю он, открытый 

настежь,

Говорил:

– Ты мне солнце застишь!

– Старик, тебе нет равных! – восторженно воскликнул Гарик.

– Полностью согласен! – поддержал Гарика доселе молчавший Ося. В довершение к сказанному Ося прочитал свой поэтический экспромт: «Заглянул бы ты в Ларец, и Ларцу б настал пипец!»

– Что, правда понравились стихи? – обрадовался Смычкин.

– Еще бы! Так свежо, лаконично, неподражаемо! – восклицает Ося.

– Выше всяких похвал! – веско заявляет Гарик.

– Нет, братцы, это надо обмыть! – начинает переодеваться Смычкин. – Идем в «Медный таз».

– Праздник будет там у нас! – добавляет Ося, заговорщицки подмигивая Гарику.

Эликсир жизни

В детстве Пихенько решил открыть чудо-эликсир. Его не устраивала перспектива, которую он наблюдал повсеместно: живут люди трудно, с вечной заботой о хлебе насущном, в борьбе с болезнями, а в довершение всего еще и мало. Он настроился на поиски заветного эликсира, который бы обеспечил ему долгую, а за счет реализации открытого им снадобья еще и беспечную, обеспеченную жизнь. Под словом «беспечную» он понимал жизнь без печи в доме, которую надо было постоянно топить, чтобы обогреваться и готовить пищу. Сколько сил и времени уходит только на заготовку дров, пропади оно пропадом. Он хотел жить, как городские, чтобы тепло, светло и мухи не доставали. Словом, планы у Пихенько были самые что ни на есть простые и понятные каждому старокачельцу. Оставалось начать с малого – с приготовления эликсира. Для этого он стал собирать все, что способно растворяться в воде: соль, сахар, соду, лимонную кислоту, ванильный порошок, пищевые красители, марганец. Когда в доме больше не оказалось ничего пригодного для его раствора, он на уроке химии разжился у преподавателя различными химическими реактивами: спиртом, кислотами, калием и натрием, хранящимися только в керосине. Видя, что в его сосуде происходят какие-то реакции, он с каждым разом все осторожнее добавлял очередную порцию нового препарата. По замыслу Пихенько эликсир должен был представлять собой абсолютно прозрачную жидкость, которую он намеревался получить с помощью самогонного аппарата, о котором заранее похлопотал, обратившись за помощью к деду. Дед Марк согласился, потому что внук пообещал ему первому удлинить жизнь. Вторая на очереди была его бабушка, у которой, собственно, и пришлось выторговывать самогонный аппарат. Но пока «бражка» еще никак не хотела доходить до нужной кондиции, где чистая маслянистая жидкость держится наверху, а на дне лежит густой коричневый осадок. Именно таким была описана в древней книге предпоследняя стадия заветного эликсира. А последняя его консистенция – кристальная чистота за счет прогона сквозь аппарат. Для готовности явно недоставало чего-то еще. Пихенько ломал голову, снова и снова перечитывал старую книгу по алхимии, ездил на велосипеде по всем окрестным магазинам, где можно найти хоть что-то, пригодное для раствора. Скажем, те же удобрения, жидкости для борьбы с вредителями, ацетон и раствор аммиака. Наконец с завода «Карбон» ему принесли спичечный коробок селитры из кузовного цеха, в котором закаливали пружины, и два пузырька с реактивными жидкостями из гальванического цеха. После добавления указанных компонентов цвет раствора сделался каким-то особенно угрожающим. Казалось, вместе с появлением этой рыжей пены неминуемо раздастся взрыв и все вокруг покроется ядовитым туманом, от которого дом почернеет и облезет окончательно. Вымрут все насекомые, и даже неистребимые клопы на этот раз ни за что не выживут… 

Главная цель этих алхимических манипуляций – эликсир беспечной жизни. Джозеф Райт. Алхимик, открывающий фосфор. Музей и художественная галерея Дерби, Великобритания

Никак не удавалось Жоржу получить ожидаемый исходный состав жидкости в своей огромной прозрачной бутыли, именуемой «четвертью». Такие бутыли давно уже не производились в Старой Качели. Досталась она ему от тети, исключительно для проведения химических экспериментов. Тетя Оня была молодой учительницей. В тот день у нее как раз собрались ее подружки, тоже молодые учительницы, которые устроили пир. Мужчин среди них не было, а юному химику еще со двора было слышно, что в доме стоит гул от всеобщего веселья. Когда он вошел в сени, то услышал радостный возглас одной из учительниц:

– Девоньки, мы с вами четверть закончили. Предлагаю выпить за это!

И девоньки выпили остатки разлитого по бокалам самодельного вина, после чего дружно принялись кто чем закусывать смородиновую наливку, которую тетя Оня сама готовила в трехлитровой бутыли, привязывая на горлышко тонкую резиновую перчатку. Когда они увидели Жоржа, тут же начали угощать его сыром, пирожками, колбасой, салатом. Увидев, что бутыль освободилась, Жорж стал выманивать ее у своей тети. Она бы ни в какую не согласилась отдать такую удобную и памятную ей бутыль, сохранившуюся в доме с давних времен, но Жоржу помогли ее подруги по работе. Юноша никогда не видел своих учителей в таком виде, и ему было любопытно побыть с ними подольше. Они, изрядно захмелевшие, наперебой стали нахваливать юношу, тиская его и приговаривая:

– Оня, посмотри, какой хороший мальчик просит тебя! Отдай ты ему эту бутыль, может, он открытие совершит, а ты его таланты зарываешь из-за какой-то посудины.

Тетя Оня жила на соседней улице, и упорный Пихенько вскопал огород под морковь, капусту и свеклу, а еще две недели пас ее коз, чтобы получить заветный сосуд. 

Теперь этот сосуд наполнился. Разве что могло в него войти не более 30 граммов недостающей щелочи и 10 граммов глицерина. И вот свершилось: наутро Пихенько сразу же бросился к бутыли, которую теперь держал в углу дровяного сарая, где никто не ходил, никакие топоры и лопаты не ставил. Даже невооруженным глазом было видно, что искомая консистенция была получена. 

Вечером того же дня Пихенько вместе с дедом Марком смонтировали самогонный аппарат, залили в него процеженную маслянистую жидкость и развели огонь под котлом. Делали они это на огороде, подальше от подворья: вдруг рванет при нагреве. 

Дед хотя и не совсем доверял опытам внука, но все-таки какая-то надежда на продление жизни в нем теплилась. Баба Феня в отличие от деда сразу сказала, что ничего путного из этих опытов у них не получится. Она углядела в этом некий сатанинский промысел. Дед просил внука не обращать внимания на бабушкино ворчанье: 

– Не бери в голову, ей всегда все было до фени. Не случайно же ее так и назвали. 

От нагрева в котле забулькало, повалил пар. Наконец из охлажденного льдом змеевика закапал абсолютно прозрачный эликсир. Потом потек.

– Это первач! – сказал дед Марк, выглядывая из-за мотоциклетного ветрового стекла, которое установили перед котлом на случай выброса агрессивной жидкости из запущенного и грозно клокочущего реактора.

Жорж потирал руки от предвкушения удачи. Он на ходу делал расчеты, что-то записывал в тетрадь, снова подбегал к котлу и подкидывал дрова. Когда заря окрасила небо, литр эликсира стоял на летнем столе под яблоней, где обыкновенно садились пить чай, когда не так сильно доставали комары и мошкара.

– Уберите эту мандулу со стола, – возмутилась баба Феня при виде закрытой банки с готовой продукцией.

Но когда она увидела, во что превратился доставшийся ей от деда самогонный аппарат, то крик стоял на всю Осьмушку:

– Язветь-то вас, такой агрегат ухомаздали! – Она гналась за дедом Марком и норовила огреть его увесистым, но рассыпающимся в руках змеевиком.

А юного алхимика вообще посадила в погреб и лишила возможности посмотреть в кои-то веки привезенное в Осьмушку кино. Самогонный аппарат не взяли даже на металлолом. 

Усатый приемщик стал оглядывать изъеденный котел со всех сторон, потом отбросил в сторону, оттер руки ветошью и сказал Жоржу:

– Ты что такое с металлом сделал? Он у тебя в порошок превращается.

Надо сказать, что никакие открытия в Старокачелье не давались без побоев и гонений. Пихенько лишний раз смог убедиться в этом на собственном опыте. О том, что открытие ему удалось, он понял намного позже. Разъяренная баба Феня в отместку за испорченный самогонный аппарат, который давал ей хоть и небольшой, но стабильный заработок, схватила банку с сатанинской жидкостью и запустила ее в угол двора, где давно уже досыхало на корню старое дерево. Когда-то оно обильно плодоносило, и с него дед Марк бывало натряхивал мешка по четыре грецкого ореха. Потом дерево состарилось, пришло в негодность, а спилить его было не так просто: упадет еще на дом и крышу проломит. Банка разбилась, и заветная жидкость тут же впиталась в землю прямо под ореховым деревом. Дед Марк сильно осерчал на свою старуху за его порушенную надежду на омоложение. Он подбежал к груде битого стекла и хотел было хоть что-то найти в крупном донном осколке, но этого едва хватило омочить ладони и теми ладонями протереть лицо. Наутро он проснулся, увидел себя в зеркале и вскрикнул от удивления:

– Едрена вошь, как я хорош!

И действительно, лицо у деда Пихенько стало молодым до неузнаваемости. Никаких морщин, нос из красного и картофелевидного сделался прямым и изящным, и из него теперь не торчали пучки седых волос. Вот только волосы на голове остались такими же седыми, и кожа на шее сохранила былую дряблость. Словом, куда попал эликсир молодости, там и преображение произошло. Вот и руки у деда из грубых и мозолистых сделались красивыми и без вздувшихся вен. А баба Феня буквально рвала на себе волосы. Как она проклинала себя за банку с эликсиром, который уничтожила своими руками. Баба Феня впервые в жизни так раскаивалась. 

Но этим еще не закончились достижения юного алхимика. Весной дерево ожило, да так, что покрылось цветом. А потом начали наливаться орехи. Вся Осьмушка сходилась смотреть на эту диковину. Даже в газете «Тудэй» написали о препарате, который воскресил дерево. Правда, не указали, что это был за препарат и кто его изобрел. 

А другая газета, «Сюдэй», обвинила осьмушкинцев в подлоге и назвала их старинным ругательством – посаки, то есть мошенники. Газета опорочила старика Марка Пихенько и всю его шайку-лейку в том, что они якобы искусно состарили дерево, а потом сняли с него ложный грим, вот оно и зацвело. В качестве доказательства корреспондент газеты привел фотографию деда Пихенько, который «помолодел», но только местами, что явно свидетельствовало о применении этими шарлатанами недозволенных приемов. Ввиду явной нехватки аргументов, уличающих осьмушкинцев в лжесенсации, местный таблоид закончил свой материал сакраментальной фразой: «А поищите-ка дураков в другом месте!» Зато здешний священник приписал факт оживления древа деснице Божьей, который коснулся макушки и ниспослал через этот орех благолепие и процветание на всю Старую Качель.