История Моисея в картинках

Кристиан Бейл в роли молодого Моисея. Кадр из фильма

За всей шумихой вокруг фильма «Интервью» почти незаметно набирает обороты еще один киноскандал – на этот раз связанный с новой работой Ридли Скотта. Режиссер взялся за экранизацию жития ветхозаветного пророка Моисея, чем вызвал волну негодования в некоторых странах – в Марокко и Египте картину «Исход: Цари и боги» запретили к показу. История эта скорее всего не получит продолжения – чувства верующих Ридли Скотт, как ни пытается, все же не оскорбляет.

Египетские власти в отличие от марокканских объяснили причину запрета. Дескать, Моисей у Ридли Скотта показан не пророком, а умелым полководцем, пирамиды по сюжету построены не египтянами, а рабами-евреями, а расступившееся море не чудо, а результат своевременного землетрясения. Волны на экране действительно расходятся не так, как ожидаешь, – вместо узкого коридора здесь почти полностью высохшее дно, превращающееся в поле последней битвы. Впрочем, подобные расхождения с каноном – меньшее из зол в фильме Скотта, которому не хватает смелости и дерзости на трактовку библейского сюжета. С первых кадров «Исход» обманчиво напоминает «Гладиатора» и заставляет ждать не только эффектного видеоряда, но и глубинного конфликта. На деле же новый фильм тяготеет скорее к недавним весьма спорным работам Скотта – «Царству небесному», «Прометею» и даже «Советнику».

О последнем отчетливо напоминают не только тягучие и малосодержательные диалоги, но и сам Моисей. Он начинает свой путь ни кем иным как советником Рамзеса, будущего фараона Египта.  Выросшие вместе во дворце, они клянутся друг другу в верности, рука об руку идут в бой – разгонять угрожающие границам Египта племена кочевников или усмирять непокорных рабов. Но червь недоверия уже грызет Рамзеса изнутри: оракул предсказывает ему свержение, а придворные нашептывают, что Моисей-то – еврей. Для последнего известие о неблагородном происхождении становится не меньшей новостью. Все, что происходит дальше, – история, причем известная.

Особое внимание режиссер уделяет красочному и детальному  изображению десяти египетских казней: у лягушек, мух и саранчи экранного времени оказывается чуть ли не больше, чем у главных героев. Этапы становления пророка-Моисея тем временем проносятся перед глазами зрителей в ускоренном режиме, и нет возможности понять, каким же на самом деле хотел видеть Скотт этого персонажа. Он и провидец, забравшийся однажды на гору и встретивший там бога в образе не просто горящего тернового куста, но еще и маленького мальчика. Он и богоборец, который при первой же встрече ругает создателя за то, что тот припозднился с освобождением избранного народа. Он и воин, не просто объединивший евреев, но превративший их в бойцов сопротивления. Как говорится, на бога надейся, но сам не плошай, и вот уже Моисей проводит в пустыне инструктаж и учит своих сородичей, как грамотно организовать диверсию в египетской столице. Несмотря на такую видимую многогранность, развернуться исполнителю главной роли Кристиану Бейлу решительно негде. В самом начале фильма он еще пытается сломать стереотипное представление о Моисее, показать его то наглым, даже избалованным, то не по годам мудрым. Режиссеру, однако, не до развития характеров, самое время превратить воды Нила в кровь – не ударом посоха, а нашествием крокодилов, пожирающих все на своем пути. Бесспорно красивая попытка найти естественно-научное объяснение случившемуся. Только вот зачем, если божественное вмешательство тоже никто не отменял? На таких же «качелях» оказывается в итоге и герой Бейла, в котором сверхъестественная сила, данная свыше, конфликтует с его собственным человеческим опытом и накаченными мышцами.

Остальным актерам, впрочем, и того хуже: в кадре в буквальном смысле мелькают «египтяне» Джон Туртурро и Сигурни Уивер, загорелые и с густо подведенными глазами. Среди иудеев сэр Бен Кингсли и Аарон Пол, звезда сериала «Все тяжкие», который в «Исходе» произносит пару-тройку реплик и сливается с толпой. Рамзес вряд ли запомнится чем-то, кроме грима, за густым слоем которого едва угадывается актер Джоэл Эдгертон. Их с Моисеем–Бейлом конфликт, вроде бы намеченный вначале, проявляется разве что внешне: один гонится за другим по пустыне не по зову сердца, а по инерции. В итоге весь фильм оказывается не более чем красочной иллюстрацией Ветхого Завета с допустимыми отклонениями – бог «с картинки» превратился из седобородого старца в ребенка – но без какого-либо переосмысления. На этом фоне даже  недавний «Ной» Даррена Аронофски, при всех его почти комических недостатках,  выглядит по-настоящему смелой и оттого оправданной попыткой посмотреть на библейский сюжет глазами человека XXI века, для которого бог – скорее сокрушающая стихия, нежели горящий терновый куст или мальчик.