Григорий Заславский
Царственная Вишневская.
Фото Романа Мухаметжанова (НГ-фото)
Вчера вечером в Концертном зале им. Чайковского прошел гала-концерт, посвященный юбилею Галины Вишневской. Днем певица и с недавнего времени – организатор театрального дела принимала поздравления в основанном ею почти пять лет назад Центре оперного пения. Пять лет, к слову, исполнится в следующем году. На мой вопрос, как она собирается отметить этот юбилей, Галина Павловна решительно отвергла все подозрения: мол, пять лет – не юбилей. Кому, как не Вишневской, отметившей вчера 80-летие, знать толк в круглых датах?!
– Галина Павловна, скажите, какие уроки важнее для музыканта: уроки вокала или уроки жизни, которые вы, к слову, также даете своим ученикам?
– Без вокальной школы, без настоящей техники пения ничего нельзя вообще сделать в театре. Ну или только на маленьких комических ролях перебиваться. Будь вы талантливы и артистически способны, но если у вас недостаток в технике, вы на сцене ноль. Первый год я работаю с учениками над техникой. Бывают случаи, когда мы отчисляем, потому что ничего сделать нельзя, исправить уже ничего нельзя.
– А за неспортивное поведение отчисляете?
– Да, за опоздания и за хамство. Пение – это состояние души. Вы открываете рот, и мы слышим, что в вас заложено, в звуковедении, в тембре голоса, как вы распоряжаетесь голосом. Ваша выразительность пения – это все, чем вы наполнены. Для этого надо слушать музыку, читать, смотреть, но и видеть.
– То есть по тому, как человек поет, можно сказать о его характере?
– Не о характере, а о внутреннем содержании.
– Кстати, вы уже знаете, что будете делать 26 октября?
– Отсыпаться, наверное. Двадцать пятого юбилей окончится. И начнется следующее отчисление лет после юбилея.
– На недавнем концерте в честь Дмитрия Шостаковича в Центре оперного пения прозвучали циклы на стихи Саши Черного и Блока, которые Шостакович посвятил вам. На сцену выходила, если можно так сказать, Вишневская, которая пела перед Вишневской. Что вы при этом чувствовали?
– Моё поют. Естественно, я вольно или невольно все равно буду переносить свои ощущения на них и требовать от них того исполнения, какое я считаю нужным, как это я в свое время делала, как это я пела. Естественно, я считаюсь с возможностями. Может быть, у нее какие-то вещи получаются по-другому, чем у меня. Если я слышу, что это ярко и убедительно, то я разрешаю это сделать... Я очень рада, что вам понравилось.
– Для меня, не стану скрывать, это было еще и открытие Шостаковича, который в 48-м году пишет еврейский цикл, а в оттепель – иронизирует над надеждами. Вы с Шостаковичем говорили об этом?
– Никогда. Это был не тот человек, с кем можно было говорить о его сочинениях, мне кажется. Он давал ноты – и все. И никогда ничего не исправлял. Написано, он вам дает, и все. И всегда хвалил. Был его творческий вечер в Малом зале в Ленинграде. И он предложил мне аккомпанировать. Для меня это было великое счастье. Он 10 лет до этого не играл. У него была болезнь мышц, и он боялся, что во время концерта отказать могут руки. Он все бегал по коридору, а я все за ним ходила и говорила: «Дмитрий Дмитриевич, ну какой вы красивый, как вам фрак идет. Я никогда не видела вас во фраке...» Ночью у него инфаркт был. И он в больнице начал писать для меня цикл на стихи Блока и написал.
– Я случайно услышал, что вы недавно снялись в кино. Расскажите, пожалуйста.
– Сокуров подбил меня на это дело. Он делал фильм обо мне и Ростроповиче – «Элегия жизни». По ходу работы ему пришла идея снять меня в художественном фильме. Он сказал, что для меня будет писать сценарий. Я не поверила, была совершенно потрясена той темой, которую он выбрал. Старая женщина едет к внуку в Чечню, где он служит. Хочет увидеть, что там происходит, и три-четыре дня проводит в Грозном. Там нет ни драк, ни убийств, никаких политических деклараций, просто жизнь. Беднота, разбитый город, одни глазницы домов и коробки.
– Страшно?
– Нет, не страшно, потому что это жизнь, что ее бояться? Я сразу вспомнила войну. В таком виде были Гатчина, Петергоф, Царское Село. Обстановка там тяжелая, людей жалко. И наших солдат жалко, и чеченцев жалко. Всем это надоело, никто не знает, как из этого вылезти.
– Вы понимаете, что сегодня происходит в России?
– До конца, наверное, нет. Но то, что я вижу, я совершенно трезво это оцениваю.
