Не этот день

Креативные работники безликого офиса. Фото Екатерины Цветковой/PhotoXPress.ru

«День Победы» – очередной проект Группы юбилейного года, которая пришла в Театр на Таганке, чтобы отметить 50-летие эпохи Юрия Любимова. В отличие от нескольких уже вышедших спектаклей сюжет пьесы Михаила Дурненкова не имеет прямого отношения к истории самого театра, хотя игру в документальность можно обнаружить и в спектакле, который поставил Юрий Муравицкий. Как и несколько уже вышедших спектаклей, подготовленных Группой юбилейного года, в «Дне Победы» герои тоже пытаются  разобраться с историей, только ранее речь шла об истории Театра на Таганке, тут – выясняют отношения с прошлым страны.

Про «День Победы» Дурненкова и Муравицкого широкой общественности «доложили» загодя, когда в Совете Федерации вдруг обеспокоились, что в Театре на Таганке пропагандируют черт знает что, а на День Победы готовят спектакль, в котором предполагается ревизия славных побед наших дедов и прадедов. Переврали фамилию драматурга, перепутали все, что можно было перепутать, но в целом так и есть, с той лишь поправкой, что любой спектакль и фильм о прошлом так или иначе перетолковывает исторический сюжет, это – в какую бы сторону ни повернули герои – всегда ревизия прошлого.

Ничего страшного, то есть публичного отрицания итогов Великой Отечественной войны или попытки пересмотра ее итогов, в спектакле нет и в помине. Для того чтобы похвалить спектакль, чтобы назвать его театральным событием, этого, правда, недостаточно. Все хвалят художника Ирину Корину. Известная своими проектами в области актуального искусства, номинант и лауреат разных престижных премий и среди прочего участник Венецианской биеннале, Корина и тут остроумно играет с пространством. Когда зрители входят в зал, многие с удивлением обнаруживают, что окна, которые расположены за белой кирпичной стеной Таганки и выходят на Садовое кольцо, распахнуты. Перед тем как начать спектакль, окна все плотно захлопывают. Света белого уже не видно. В глубине сцены стоят и две «березки» – декоративные, массивные, с торчащими из них еще более декоративными цветками красных гвоздик, точно принесенных с советской первомайской демонстрации. Они «прячутся» там как знаки большого уличного торжества, которое еще только предстоит сочинить главным героям. Да, пьеса Дурненкова посвящена одной из главных в нашей жизни профессий – сочинителям пышных торжеств, сотрудникам некоего эвент-агентства. Центр сценической площадки занимает прозрачный павильон, некий образ-знак среднестатистического офиса, где творят креатив – представители  агентства сочиняют концепцию очередного Дня Победы.

Правда, начинается спектакль с других диалогов: главный герой ищет поддержки у доктора, вероятно, психоаналитика. Герой – на сцене, доктор – в зале. Исследовав программку, отмечаешь, что в спектакле Юрия Муравицкого актеры все готовы сыграть чуть ли не любую роль: Семена вот на премьере играл Дмитрий Высоцкий, а Гришу – Михаил Лукин, а могли и наоборот, и только Феликс Антипов не знает замены,  он появляется в почти бессловесной роли старика-ветерана, а запоминается – молчаливым медленным проходом через всю сцену с тремя ветхими гвоздичками в ослабевшей руке: одна уже переломилась пополам и праздничный букет вот-вот превратится в поминальный.

Что в этой истории не радует? Прямолинейность драматургической конструкции. Работа с документальным материалом (или – с его подобием) также нуждается и в драматургическом таланте, и просто – в участии драматурга. Здесь все прямолинейно, а усилия актеров в целом адекватны драматургическому материалу, то есть колеблются в области органического оправдания. Возможно, пьеса сложнее, хочется, чтобы драматург, с именем которого еще недавно связывались немалые надежды, эти надежды оправдывал, но тогда весь груз ответственности придется переложить на плечи режиссера, а Юрий Муравицкий – тоже из тех, на кого, казалось, не страшно оставить русский театр. Отчего же на сцене все так прямолинейно и плоско?

Вспомнил, уже выйдя из театра, как много лет назад пожаловался своей столетней тетке, что мои дети как-то мало знают о Великой Отечественной войне. В ответ она спросила меня: а много ли ты знаешь о Русско-японской войне? Ну, про крейсер «Варяг»... Что еще? Это не их война. «Не их война» – я хорошо запомнил ее слова. Спектакль «День Победы» – на эту тему, герои сочиняют «чужой» день рождения, праздник про чужую победу. Успел найти в социальной сети один восторженный отзыв, автор пишет, что спектакль вышел о том, что «у каждого из нас своя память (у молодых – генетическая), свое впечатление о войне. Свои личные переживания. Своя боль. Иногда – зашкаливающая. Но – личная. И ее не подменить никакими пропагандистскими пиар-проектами». Но об одном и том же можно рассказать сложнее, можно – попроще, в «Дне Победы» вышло как-то уж очень просто, местами даже забавно, но ни разу меня эта история не задела за живое, хотя... хотелось бы. В пьесе несколько реальностей, несколько сюжетных линий, но сложности, объема от этого почему-то не возникает. А боли – нет совсем. 

И даже возникающие то тут, то там «приветы» старым спектаклям Таганки – вплоть до виолончельной спины Маргариты, повернувшейся к залу спиной, – здесь в этой роли появляется или, правильней сказать, оборачивается Кирна (Александра Басова). Спина прекрасна, спору нет, но сама актриса, когда играет до и после – точно находится в ином измерении, в круге совсем других проблем. «Ноль-позиция» – наверное, важное условие работы в документальном материале, но для большой сцены – явно минус, большая сцена требует несколько другого градуса и другой включенности, которой эти актеры никак не добирают. Они и говорят чуть тише, чем того требует большое пространство небольшой старой сцены Таганки, точно боясь переборщить, точно стараясь не выйти из документальности тона. А получается – не доигрывают, блеклость игры превращается в бесцветность. В невнятность общей картины. И микрофоны, к которым то и дело припадают актеры-герои, не выручают.

Документальная (или даже псевдодокументальная, как бы документальная) история, мне кажется, нуждается в особенно изобретательной игре, именно – в бурной постановочной фантазии, которой здесь нет. Одна невыразительность и недосказанность, помноженная на другую, дает общую блеклость и неопределенность. Что-то такое... Так себе... Жаль.