Ольга Галахова
Счастливого финала не будет. Фото с официального сайта театра «Школа драматического искусства»
В театре «Школа драматичесого искусства» новый сезон открыли премьерой: Дмитрий Крымов обратился на сей раз к Островскому, для которого, как обычно, придумал свое оригинальное название. На афиши вынесено: «О-й. Поздняя любовь».
Было бы весьма опрометчиво предполагать, что Дмитрий Крымов, обратившись к Александру Островскому, вдруг переменится в режиссера-постановщика, почтительного к именитому автору. Вместе с тем – удивительно – он сохраняет достойный тон и такт в эксцентричном прочтении классика.
Начнем с того, что сразу несколько женских ролей играют мужчины: хлебосольную хозяйку небольшого дома в захолустье Фелицату Антоновну Шаблову – актер Евгений Старцев, а лихую вдову Варвару Харитоновну Лебедкину – актер Константин Муханов. Обе без мужей, пусть первая обедневшая, а вторая богатая, обе привыкли драться за жизнь, и в этой битве они давно потеряли свою женскую природу, преобразившись в мужиков в юбках.
Однако перемены пола коснулись и мужских ролей. И состоятельного купца Дороднова, привыкшего оптом покупать всё и всех, и честного стряпчего «благообразной наружности» Маргаритова играют соответственно Алина Ходжеванова и Вероника Тимофеева. Более того, кажется, что русский купчина Дороднов забрел в спектакль Крымова прямиком из commedia del’arte, сыграв только что скупца Панталоне, да и сердобольный повытчик Маргаритов пришел следом оттуда же, сыграв, скажем, судью-заику Тарталью.
Глядя на такого сбрендившего чудака, ни один купец в здравом уме не доверит ему никакого дела. Взъерошенные волосенки, во рту виден всего один зуб. Он не говорит, а щебечет, как канарейка, так, что и слов не разобрать. Он не родился маленьким человеком – его таким сделала московская окраина, злая, жадная, беспощадная трясина быта.
Центральная фигура событий – Николай (Александр Кузнецов), молодой адвокат, сумевший по началу карьеры вкусить бешеных денег, сегодня все безнадежно растратил и обреченно хочет вернуть былое положение с помощью карточной игры.
Крымов наделил его чертами то ли вампира, то ли наркомана.
Между тем именно этот картежник стал кумиром чистой, невинной и блаженной натуры. Самопожертвование Людмилы, ее поздняя любовь, готовность отдать все Николаю из того немногого, что есть у бедной девушки, включая злосчастный документ – заемное письмо Лебедкиной, которое отец держит за семью печатями, – никак не преображает Николая. Куда там! Запоздалая любовь синего чулка лишь на время будоражит его воспаленный ум. Ему нужны только деньги. А его скучноватые попытки пустить пулю в лоб почти что привычка.
Однако дело не только в этом. Никому другому также в здравом уме не придет в голову жениться на такой вот Людмиле (Марина Смольникова). Она – дитя захолустья, ею движет не столько сострадание к Николаю, сколько юродство. Маленькая, в огромных очках, с огромной косой до пят, она не смогла превратиться в девушку, способную любить. Блаженная Людмила наивно решила, что Николай ее любит, только потому, что тот один-единственный раз держал ее за руку. Она действительно не понимает, что крадет документ, просто берет, как бумажку, не осознавая всех страшных последствий для отца. Ее речь – странный бесконечный щебет, который здесь никто не слушает, разве что сам безумный Маргаритов. Они и перейдут на свой в буквальном смысле птичий язык – два взъерошенных воробушка среди воронья.
Речь как диалог и пол тут не нужны.
На такой окраине жестокость естественна. Вот королева захолустья Лебедкина вполне по-светски просит в гостях погадать, но выпавшая карта сулит лишь неприятности, поэтому она без экивоков достает нож – шалишь! – и наносит трефовому королю, а потом и всей колоде ножевые удары разных оттенков. Крымов органично встраивает борцовскую акробатику в быт захолустья. Обе дамы демонстрируют нешуточные бицепсы и сноровку приемов. Вот мать Николая, уставшая ждать сыночка после ночной игры, бросается всем могучим накладным розовым телом на сына. В ее броске больше скуки, чем гнева. Настал час прессовать, ну и ладно. Вот она как перед тренировкой скидывает платье и – в бюстгальтере № 8 и в кошмарных панталонах размера № 60 – прыгает на сына как на спортивный мат.
Финальная перепалка между героями вообще превращается в бой без правил, где в ход идут броски, пинки, захваты, даже стул и электрошокер. И этот борцовский финал не кажется преувеличением. Трясина просто гримасничает.
Ближе к развязке Крымов сближает Островского с Чеховым. Счастливого финала – какой написан у классика – не будет. Деньги, которые Маргаритов чудом получит и половину тут же отдаст Людмилочке на приданое, которые, в свою очередь, юродивая передаст вновь Николаю, – исключительно ее слепой выбор. Они даже идут под венец, но злосчастный револьвер все-таки оказывается в руке у Николая. В финале, как чеховский Иванов, Шаблов стреляется. Правда, даже выстрел тут не действует, кровь струится под самозабвенное пение невесты... В этом спектакле плачевно не то, что стряслось с людьми, а то, что с ними натворила трясина обочины.
