Куда пришла Россия?

ОПУБЛИКОВАННАЯ в апреле этого года статья Джона Стиглица, старшего вице-президента и главного экономиста Всемирного банка, посвященная десятилетию начала рыночных реформ в России, произвела в академических кругах эффект разорвавшейся бомбы. Научные работы, критиковавшие ход экономических преобразований в нашей стране, появлялись на Западе и раньше, однако впервые международный финансовый чиновник такого ранга решился на столь критические высказывания.

Экономист, пытаясь объяснить фактический провал российских реформ, по существу, приходит к выводу, что основная проблема заключалась в "чрезмерном доверии к моделям экономики, почерпнутым из учебников, которые могут быть весьма успешны для обучения студентов, но на них нельзя опираться при консультировании правительств, пытающихся воссоздать рыночную экономику".

Хотя Стиглиц стремился проанализировать лишь события, происходящие в России, подобными высказываниями он невольно поставил под сомнение всю политику, проводившуюся МВФ и Всемирным банком в отношении стран с переходной экономикой на протяжении последнего десятилетия. Собственно, кредит доверия к этим международным финансовым организациям и так оказался подорван в ходе глобального экономического кризиса, в 1997-1998 гг. захлестнувшего сначала государства Азиатско-Тихоокеанского региона, затем Россию и Бразилию.

Если ранее сотрудничество МВФ с той или иной страной считалось определенной гарантией того, что с ней можно иметь дело, то сейчас этот тезис поставлен под сомнение. Безусловно, обнародование одним из руководителей Всемирного банка своей негативной позиции по отношению к философии американской политики в России было расценено многими как попытка вбить еще один гвоздь в крышку гроба МВФ. По существу, вопрос о том, какие меры необходимо применять для развития переходных экономик, считавшийся до недавнего времени вроде бы решенным, встал перед западными интеллектуалами с новой силой.

Конечно же, российское экономическое и научное сообщество не могло остаться в стороне от дискуссии, напрямую затрагивающей отечественную тематику. Обсуждению нашумевшей статьи Дж. Стиглица был посвящен семинар, проводившийся 29 сентября в Высшей школе экономики.

Все докладчики сошлись во мнении, что автор, безусловно, "значительный экономист" и "большой умница", но при этом его последняя работа не выдерживает никакой критики. По мнению Егора Гайдара, основная проблема состоит в том, что в статье слишком много теоретических построений при наличии весьма ограниченного фактического материала. При признании всех достоинств Стиглица как ученого и практика следует признать, что с российской спецификой он знаком больше по газетным публикациям о финансовых скандалах и деятельности пресловутой русской мафии.

Гайдар считает, что дебаты вокруг статьи вице-президента Всемирного банка - "это споры на восточном побережье Соединенных Штатов, в которых одни мифы о прекрасных, легко реализуемых реформах, созданных в Америке, борются с другими мифами - о полном провале этих реформ, проведенных под диктовку Запада". Впрочем, излишним теоретизированием и использованием строго ограниченного числа фактов грешит большинство западных специалистов, пишущих о России. Однако это совершенно закономерно. Взгляд на Россию оттуда существенно отличается от реально происходящих здесь процессов.

Помимо этого российских ученых сильно задело сравнение нашей страны с Китаем как примером успешных экономических реформ. Как пишет Стиглиц, "контраст между стратегиями (и результатами развития) двух крупнейших стран - России и Китая - может быть поучительным. За десять лет, начиная с 1989 г., ВВП Китая почти удвоился, в России сократился почти в два раза... С этими [российскими] провалами контрастируют огромные успехи, достигнутые Китаем, который сумел выстроить свой собственный путь перехода (не используя "чертежи" или "рецепты" западных консультантов). Он преуспел не только в создании полнокровного негосударственного сектора коллективных предприятий. Инвестиции в добывающую промышленность в Китае в отличие от России росли как на дрожжах". Однако вопрос состоит в том, насколько китайский опыт вообще применим в российских социально-экономических условиях. Можно ли механически сопоставлять развитие экономик двух стран?

По всей видимости, наличествует как минимум три существенных отличия китайской специфики от российской. Во-первых, наш восточный сосед до сих пор сохранил жесткую политическую систему и авторитарный режим. Подобная структура позволила минимизировать издержки перехода к экономике нового типа и сохранить относительную устойчивость в развитии страны. В России в момент начала радикальных рыночных реформ никакой речи об авторитарной власти быть не могло - страна только что пережила августовский путч.

Во-вторых, СССР и Китай начинали модернизацию своих экономик с разных стартовых позиций. Китай десять лет назад во многом переживал ранний этап индустриализации. В то же время у нас существовала индустриально ориентированная экономика социалистического типа, с массой бесполезных и нерентабельных производств, которые необходимо было либо переориентировать, либо модернизировать. Китай, например, не столкнулся с проблемой конверсии, которая несколько лет назад активно обсуждалась, но не решалась в России.

Кроме того, сказывается различие в системе социальных гарантий в двух государствах. Так, в отличие от Китая СССР к началу перестройки расходовал значительные суммы на финансирование социальных обязательств - пенсий, пособий и т.д. Безусловно, наш дальневосточный сосед имел в этом плане экономические преимущества и мог себе позволить высвободить дополнительные средства на модернизацию экономики.

Ко всем проблемам, с которыми столкнулась наша страна, по мнению Стиглица, добавляется еще то, что можно назвать полным отсутствием гражданского общества. Также нет необходимой культуры взаимодействия власти и общества. Потому все реформы оказывались как бы "домом без фундамента", чем-то чужеродным на российской почве.

Конечно, Стиглиц прав. Однако про это в последние годы не писал разве что ленивый. Егор Гайдар, пытаясь отстоять то, что он делал, будучи премьер-министром России, отвечает достаточно резко: "Подобного рода "советы", даваемые в условиях нарастающего развала традиционной системы, которую необходимо чем-то заменить, очень напоминает мне советы о том, что быть богатым и здоровым гораздо лучше, чем бедным и больным".

Американский финансист критикует российских реформаторов за слишком бездумное копирование западных институтов, а также за то, что так и не были созданы многие учреждения, адекватные нашей обстановке. Впрочем, как отмечает директор Бюро экономического анализа Леонид Григорьев, в начале 90-х годов institution-building невозможно встретить не только в документах правительства, но также и в международных программах содействия реформам в России. "Если посмотреть историю МФВ в России или почитать программные документы Фонда, то речь о построении институтов заходит гораздо позже".

Впрочем, Запад уже наступал на эти грабли. Когда колониальные власти ушли из стран Африки и Азии, новые государства столкнулись с той же самой проблемой. Их политические институты, скопированные с властных учреждений метрополий, не могли работать столь же эффективно, как в Великобритании или Франции. В результате независимо от внешней формы этих органов они функционировали в соответствии с местными культурными традициями.

Сам же Стиглиц предлагает России "децентрализацию власти" как лучший способ борьбы с коррупцией, экономическими и политическими неурядицами. Логика проста: чем меньше посредников между властью и народом, тем легче осуществлять над ней контроль. В этом с ним в определенной степени солидарен ректор Высшей школы экономики Ярослав Кузьминов.

Однако он отмечает, что у нас уже есть опыт децентрализации, пусть и не очень успешной. В 80-х годах ее пыталось осуществить правительство Николая Рыжкова. Впрочем, все закончилось "разворовыванием капитала через подставные фирмы и кооперативы". Децентрализацию же по-китайски (о чем Стиглиц пишет достаточно много) мы пережили в 20-е годы, во времена нэпа, но сейчас в наших условиях ее повторение вряд ли возможно: социально-экономическая и политическая ситуация совсем иная.

Наверное, децентрализация (или, как называет ее Кузьминов, "муниципализация") власти действительно могла бы решить многие проблемы, и не только те, что связаны с коррупцией. Возможно, политическая система также заработала бы более продуктивно в новых условиях. Однако все упирается в нежелание власти существующей поделиться своими полномочиями с властью будущей. Приближающиеся "двойные" выборы только усугубят ситуацию: вряд ли губернаторы и иные начальники откажутся от соблазна использовать так называемый "административный ресурс" в борьбе за голоса избирателей.

Впрочем, и отечественные ученые, критиковавшие старшего вице-президента Всемирного банка, так ни к каким конкретным рекомендациям по поводу того, "как нам обустроить Россию", не пришли. Наверное, это и не их забота. Получается, что спустя еще одно десятилетие Стиглицу вновь придется писать статью о провале рыночных реформ в России и повторять те же советы, которые он дает сейчас?