Система ценностей и их отсутствия

Спектакли двадцатого века. - М.: Изд-во "ГИТИС", 2004, 488 с.
Марина Давыдова. Конец театральной эпохи. - М.: О.Г.И., 2005

Две книги о театре вышли почти одновременно. Одна называется "Спектакли ХХ века" и, составленная из статей большого числа авторов, критиков и историков театра, подводит итоги театрального столетия, описывая сто спектаклей, поставленных с 1901 по 2000 год. Другая - "Конец театральной эпохи" Марины Давыдовой. Обе изданы с уважением, в твердой обложке и на хорошей бумаге.

Цель первой - "представить объективную и достоверную картину театральной истории ХХ века", но "это не энциклопедия", написано в предисловии "Спектаклей ХХ века".

Автор "Конца..." о своей книге пишет почти теми же словами: "это не энциклопедия и не история театра". И только вчитываясь, углубляясь внутрь, понимаешь, что в первом случае речь - о естественной научной осторожности и естественной для серьезного ученого боязни громких слов, а во втором автор, газетный волк, быстро расстается с "первоначальной" овечьей шкурой.

Но главное расхождение не в этом. В своем сборнике "авторы стремились руководствоваться одним критерием: художественным уровнем спектакля". Именно этот критерий, его неизбывная научная витальность как будто даже оскорбляет автора "Конца театральной эпохи".

Давыдова называет свою книгу "попыткой остановить театральные мгновения. Зафиксировать и оценить их". Но ведь и первая книга - вся из отдельных мгновений-спектаклей. Которые в конце концов из статей разных авторов про спектакли разных стран и континентов складываются в картину театрального столетия. Одна театральная глыба сходится с другой, "Ричард III" Баррелла с "Арлекином" Стрелера и "Молодой гвардией" Охлопкова, и все вместе они образуют иерархию театра столетия. Некий свод вершин, собрание театральных открытий, то есть формальных поисков, связанных в нераспутываемый узел с этическими "запросами". Парадоксально, но факт: не забывая о временах и эпохах, авторам удается избежать наспех привязанной идеологии, уйти от нее.

Книга Давыдовой - идеологическая. Читаешь ее и долго не можешь понять, что так беспокоит, даже сердит автора и - через раздражение - что именно он хочет и никак не может произнесть? Раздражение обнаруживает себя в скороговорке, торопливый газетный слог в нетронутом виде переходит в книгу; до смешного: "Платон исходил из верного, в общем, убеждения, что..." или - напоминающие газетные передовицы 70-х: "сомнительные творческие достижения словоохотливых имитаторов духовности". Автор вообще мыслит "газетным форматом" и движим "газетными обидами": "Это где-нибудь в Лондоне спектакль, получивший отрицательную прессу, может вообще быть снят из репертуара. Мнение театральных критиков (экспертов) там что-то да значит. У нас оно не значит решительно ничего. И артист, успевший засветиться в каком-нибудь популярном фильме советских времен, может быть спокоен - даже если он будет наигрывать, как в мыльной опере, и петь и плясать, как в плохом кабаре, магия его имени все равно окажется сильнее реальности, данной публике в ощущениях" (так и неясно, что именно печалит автора, слабость ли печатного слова или нетребовательность публики?).

Павел Коган написал, что мальчики иных веков, наверно, будут плакать ночью о времени большевиков. А девочки, выходит, тоже мечтают о правдинской значительности, которую по нынешней моде умело ретушируют импортной косметикой.

Что же не устраивает и что, наоборот, влечет в нынешнем театре автора "Конца театральной эпохи".

Итак, "созвучный времени, современный" театр не может иметь ничего общего с великим (определение самого автора) советским театром. Этот новый театр, плохо прививающийся, чуть ли не отвергаемый в России, ни в коем случае не должен касаться социальных вопросов (почти физиологическое отвращение автора к общественным проблемам, нарочитое равнодушие к социальному воспринимается не иначе как idea fixes, как социальный заказ "с отрицательным знаком"), соответственно в нем нет никаких преград морального, этического характера и пр. Отсюда - суровая отповедь Александру Калягину, которому на беду взбрело в голову вспомнить о нравственных началах театра: автор "Конца..." легко отделяет зерна от плевел, а в театральном смысле - этику от онтологии, театр от храма. Театру, у которого мерило одно - успех, такие сближения ни к чему.

Эта книга нехороша агрессивным желанием навязать читателю новую систему координат вне, если угодно, системы ценностей. Отменяя, вернее, пытаясь отменить прежний советский театр, автор настаивает на том, что эти "сентиментальные" ценности театру не нужны.

"Just enjoy it! Разве театр придуман не для этого?" "Если мне скажут, что это очередной кунштюк, к театру отношения не имеющий, я отвечу: "А мне наплевать. Все равно впечатляет". Главное - "заполнять смысловой вакуум выразительными сценическими приемами".

Ощущение, будто бы автор все время хочет объяснить что-то важное, пролить свет. Пишет: "Вы скажете: рынок есть рынок. На самом деле все гораздо сложнее". В другом месте: "оппозиция, мало что объясняющая и совершенно не описывающая всей сложности ситуации". Снова ссылается на сложность, но объяснение находит в итоге - наипростейшее, вместо одной банальности предлагая другую. Вроде бы и права, говоря: "Значительную часть российской сцены заполонила очень специфическая пошлятина, аналог которой не так-то просто найти в европейском театральном искусстве". С одной лишь поправкой: там, в Европе, своя пошлятина.

Разбирая разные возможности, о которых пишет Давыдова, видишь, что ей, конечно, милее театр, где "важен не состав идей, а то, насколько развито у автора чувство композиции, сколь непредсказуем он в выборе художественных средств. Если речь идет о режиссере - хорошо ли он строит мизансцены, тонко ли разработал световую партитуру, умеет ли работать с массовкой и т.д.". Но на беду "то, что позволено кино, музыке или изобразительному искусству, не позволено русскому театру, у него в нашем обществе по-прежнему оставался особый статус чего-то там хранителя и носителя".

Стоп-стоп!

Разве не об этом в "Спектаклях ХХ века" толкуют Инна Соловьева и Вера Шитова? Когда пишут о "коренном русском психологическом реализме" и о "коренной же русской учительности искусства"?

По иронии судьбы именно Соловьева, знающая цену театру действительно великому и театру великих идей, приветствует книгу Давыдовой и самого автора - "прежде всего дар сосредоточенного ума, дар верности", "дар презрения к тому, что стоит презрения", потеряв из виду, что в "сфере презрения" оказалась сама театральная эпоха.