Андрей Рискин
МУЗЕЙ Валентина Пикуля - одно из немногих мест в Риге, куда еще не добралась языковая инспекция. Здесь витает русский дух писателя. Он в тех вещах, что Валентин Саввич держал в руках, в его романах и миниатюрах, аккуратно разложенных на полках.
В музее всего две комнаты. В одной расположилась библиотека (2 тыс. книг из домашней библиотеки писателя и 3 тыс. из библиотеки Прибалтийского военного округа, приобретенной вдовой Пикуля при выводе российских войск из Латвии), в другой - собственно музей.
Сперва Музей Пикуля размещался в здании Музея Прибалтийского военного округа, но потом, когда войска ушли, городские власти организовали там музей Яниса Райниса. А поскольку, по мнению латышской интеллигенции, Райнис и Пикуль под одной крышей находиться не могут, музею русского писателя пришлось искать новое место "дислокации". Музей переехал во дворец Петра, но и там пробыл недолго: здание продали с аукциона частной фирме, которая выселила из него не только Музей Пикуля, но и Русское общество Латвии. После этого музей приютил президент фирмы "Неллия" Владимир Рыбаков, который создал в центре Риги небольшой центр русской культуры: галерею, учебные классы, творческие кружки, залы для музицирования.
На стендах небольшого музея - фотографии и награды писателя, его первая книга "Океанский патруль" (с шутливой надписью "Экземпляр принадлежит автору, прошу не воровать!") и первый членский билет Союза писателей, подаренные ему сувениры.
Есть журнал о раскольниках в твердом самодельном переплете, на внутренней стороне обложки которого красным карандашом написано: "Когда я умру, эта книга достанется кому-нибудь, и он подумает, зачем я интересовался подобными предметами? В том-то и дело, что благодаря разносторонности интересов я и стал писателем. Хотя при жизни я так никогда не называл себя, предпочитая более скромное слово "литератор". Я имел образование всего 5 классов, я воевал с 14 лет жизни и все, что я приобрел впоследствии, я приобрел от страстной, почти фанатической любви к познаниям. Сейчас мне 31 год, у меня сделаны два романа, задумано еще четыре. Писал это Пикуль Валентин Саввич, русский, родился 13 июля 1928 года, умер 13 июля 19┘"
Запись Антонина Пикуль обнаружила уже после смерти писателя, разбирая его книги. Написано это было в 1959 г. Пикуль, напомню, умер 16 июля 1990 г. Он ошибся в дате своей смерти только на три дня┘
Его имя присвоено малой планете (Пикулия), сухогрузу, улицам двух баз флота - Североморска и Балтийска, а также нескольким флотским библиотекам. На домах, где он жил в Санкт-Петербурге, и Северодвинске, где он учился в школе, есть памятные доски. Большую часть своей творческой жизни Валентин Пикуль прожил в Риге, но на доме, где он создавал "Нечистую силу" и "Фаворита", "Барбароссу" и "Битву железных канцлеров", нет и намека на памятную доску. Когда поклонники писателя задумали было ее сделать, некий чиновник из мэрии заявил им, что "Пикуль - не тот герой, который нужен независимой Латвии".
А ведь речь идет о человеке, тираж только одного романа которого ("Нечистая сила") приблизился к 15 млн. экземпляров. Почти столько же насчитывает "Фаворит". А всего наследие Пикуля, не считая эпистолярного, составляет 28 томов. Кстати, после смерти писателя издано не меньше его произведений, чем печаталось при жизни. Однако большинство изданий, как считает Антонина Пикуль, пиратские.
- Наиболее последовательно к изданию наследия Пикуля, - рассказала корреспонденту вдова писателя, - подошло московское издательство "Вече". Оно получило от меня эксклюзивные права и напечатало уже 22 тома. Более того, "Вече" готовит к изданию уникальный десятитомник Пикуля с портретами главных героев его произведений. В каждой книге будет 60-80 портретов, в основном из архива писателя, который собрал, как минимум, 80 тысяч изображений исторических лиц. Пикуль никогда не брался за работу, "не посмотрев" в глаза своему герою.
Он действительно для многих был не тем героем. Да и сейчас отношение к его творчеству неоднозначно, что уж скрывать. Но я хотел бы посмотреть на того современного героя, у которого набралось бы произведений на собрание сочинений под три десятка томов.
Рига-Москва
ПИКУЛЬ ТОЛЬКО
МЕНЯЛ ЗНАКИ,
А ПОЛУЧАЛ
МИЛЛИОННЫЕ ТИРАЖИ
Александр Кузьмищев
ередо мной на письменном столе лежат три письма Валентина Пикуля, адресованные моему отцу. Остальные, где-то с дюжину, сгорели в пожаре - короткое замыкание, - уничтожившем много больше половины нашей семейной библиотеки. Его огонь унес и с полтора десятка книг Пикуля с очень теплыми дарственными надписями, посвященными Владимиру Александровичу Кузьмищеву.
Обычно эти книги с вложенными в них довольно лапидарными письмами приходили в наш дом заказными бандеролями. Не могу сказать, чтобы переписка, начавшаяся в середине 70-х и длившаяся более десяти лет, была очень интенсивной. Но точно знаю, что инициатором ее выступил мой отец, послав автору полюбившихся исторических рассказов, повестей и романов свою вышедшую в издательстве "Молодая гвардия" книгу "Тайна жрецов майя" (серия "Эврика"). Потом еще и еще уходили в Ригу к Пикулю отцовские книги о доколумбовых цивилизациях Америки, и тоже с письмами.
Признаться, я никогда не понимал природы любви отца к пикулевским творениям. Дело в том, что Владимир Александрович, покинув сугубо практическую работу на ниве развития отношений нашей родины с Латинской Америкой, с головой ушел в науку. Изучал культуру латиноамериканских народов. Потом принялся за древние цивилизации майя, ацтеков и инков. Последнее обстоятельство, как я понимаю, обуславливалось многолетней, с малых, как говорят, ногтей, дружбой с удивительным человеком - Юрием Валентиновичем Кнорозовым, который совершил невозможное - расшифровал письмена майя. Но не меньшее влияние на выбор научных пристрастий отца оказало и то, что он увидел на Юканате, полуострове на Атлантическом побережье Мексики, где находилась колыбель цивилизации майя. Впечатление от заброшенных городов и пирамид оказалось таким, что и спустя многие годы после первой с ними встречи его глаза уже немолодого и уставшего от жизни и болезней человека загорались, когда он вспоминал и рассказывал о развалинах Чечен-Ица, Паленке, Майяпана.
Что же до Пикуля, то язык его, конечно, ярок, хотя он всегда перебарщивал, на мой взгляд, с "дебошанами французскими" и т.д. И еще он сверхпатриотичен. Даже с перебором к этому "сверх". Темы исторические всегда затрагивал, как-то не слишком в советской литературе - художественной - разработанные. Ведь в 70-е и 80-е Алданова и сына нашего великого историка Сергея Соловьева, не философа Владимира, а его брата Сергея, читали единицы.
Эту лакуну Валентин Саввич с успехом заполнил и вполне достойно смотрелся рядом с теми же Алдановым и Соловьевым. Но все равно я лично почему-то держал его в подозрении. Хотя точно знал, что у этих двух исторических романтиков Пикуль, пользуясь их, считай, подпольным статусом, не передирал. Даже несмотря на всеподавляющий авторитет отца, почему-то я твердил о Пикуле про себя (упаси Боже произнести дома вслух): "Не верю, не верю, не верю". Меж тем их переписка шла своим путем.
Мои историко-литературные сомнения разрешились самым неожиданным образом во время службы в Красной Армии. Я оказался приписан к бюро переводов спецкурса Высших офицерских курсов "Выстрел". В свободное время захаживал иногда в библиотеку в Доме офицеров.
Эта библиотека по своим фондам была, возможно, и не очень велика. Но если учесть, что "Выстрелу" лет немало, то там можно было обнаружить почти инкунабулы. К ним - а речь идет о конце 70-х годов - относились и книги некоего Валишевского, поляка, жившего в начале прошлого века в Париже, страстного русофоба и плодовитого писателя, разминавшегося на истории нашего дорогого отечества от Рюриковичей до Романовых. Кстати, интересно, что в царской России книги его запрещалось читать учащимся гимназий и кадетских корпусов, но их печатали. А при советской власти они дошли до читателя только на излете перестройки.
Страницы его книг буквально сочатся анекдотами, от исторических до макабрических и скабрезных, грязными слухами и черными легендами и тому подобным о русском народе и, как сказал бы Карамзин, о его вождях.
Велико же было мое удивление, когда, погрузившись в сии мутные воды от Валишевского, обнаружил, что периодически читаю Пикуля. Целыми абзацами и без отсылок к источнику. Единственное, что себе позволял Валентин Саввич, так это где-то чуть ли не на полях заметить, эдак вскользь бросить фразу или полуфразу типа "Так писали" или "Один писатель подметил". Правда, везде, где у Валишевского стоял знак "минус", Пикуль его решительно перечеркивал чертой, и у него выходил "плюс". А еще он явно страдал ксенофобией и совсем не любил евреев.
С этим открытием я бросился, почти ликуя, к отцу. Взывал к его рассудку, к ученому складу ума, к неприятию антисемитизма (он несколько лет жил до войны в гитлеровской Германии и видел еврейские погромы), к патриотическим чувствам. Говорил, что книги Пикуля подобны рассуждениям Анатолия Фоменко с его "новой хронологией", согласно которой вообще и истории-то не было, кроме той, что он сам написал. Сравнивал с сулейменовскими изысками о происхождении русской нации в "Аз и Я". На Льва Гумилева посягнул! Дескать, ты же сам знаешь, когда сын гениальных родителей и сам выдающийся талант в своем "Этногенезе" начинает писать о Латинской Америке, а тут мы плаваем как рыбы в воде (об Азии, Африке или Европе и Северной Америке нам судить труднее), то все у него тонко и все рвется.
- Пикуль - это кич! - возопил я. Наконец, плагиатом попахивает, прибегнул я к ultima ratio.
Но все мои потуги выступить в разоблачительном жанре разбились в пух и прах.
- А вот возьми и напиши так, чтобы это нравилось сотням тысяч людей, а тебя еще и издавали.
Так сказал покойный батюшка, на чем дискуссия и закончилась...
И он оказался прав, поскольку Валентина Саввича Пикуля и по сей день издают и читают. Причем больше, чем Алданова, Соловьева-младшего (писателя) или того же Валишевского.
Из писем
Валентина Пикуля
Владимиру Кузьмищеву
Уважаемый Владимир Александрович, день добрый!
Большое Вам спасибо за книгу и за все те добрые слова, которые Вы мне от души высказали. Переиздания "Слово и дело" не ждите - я не принадлежу к числу литераторов, которые популярны в издательствах.
Посылаю Вам свой "Моонзунд", написанный наспех. Это совсем иное, нежели "Слово и дело", но, говорят, что мне книжка удалась. Судить не смею!
Извините меня за нескромность, но я хотел бы предложить Вам прочесть мой роман "Пером и шпагой" - он подхватывает время Анны Иоанновны, главным лицом в романе является забавный пройдоха шевалье де Еон, роман, по сути дела, о Фридрихе Великом и его единоборстве с нашей Елизаветой.
У меня его нет. Возможно, он появится под одной обложкой с романом "Битва железных канцлеров" - о Бисмарке.
Желаю Вам здоровья и новых трудов.
В. Пикуль
Уважаемый Владимир Александрович!
В ответ на Ваше любезное письмо и книгу я давненько уже отправил Вам свой роман "Моонзунд".
Прошу Вас - не ради благодарности! - подтвердить получение.
С уважением - В. Пикуль
Уважаемый Владимир Александрович!
Честно сознаюсь, что я не ведаю, кто такой Гарсиласо, но зато с большим удовольствием приму от Вас книгу "Культура Перу".
Я со своей стороны обещаю присылать Вам все, чем буду богат в ближайшие годы. Но сейчас дела что-то закисли - без движения лежат три романа (О Гришке Распутине, о поединке Бисмарка с Горчаковым и роман об авантюрах на Камчатке в нач. ХХ века).
Спасибо Вам за добрые слова по поводу "Моонзунда". Надеюсь, что из больницы Вы уже перебазировались в "пятиэтажку". Я с супругою (Вероникою Феликсовной) желаем всего наилучшего - лично Вам и Вашему сыну. Банге салютует бодрым лаем наш Гришка (двор-терьер). Не уверен - правильно ли написал это слово?
Вал. Пикуль
04.08.76 г.
Дарья Гармоненко 