Воробей пришел пеший…

Пришел пеший. Николай Эстис. Из цикла «Птицы» 

Может ли возникнуть ощущение недоговоренности, недосказанности, когда слушаешь того, кто только и делает, что договаривает и уточняет? Да, может, если говорит ребенок, как в рассказе Андрея Платонова «Никита».

Пятилетний Никита, проводив мать на работу и оставшись один, принимается познавать белый свет. И что же ему открылось? Что «воробей пришел пеший через порог» (как будто можно прийти как-то иначе), что солнце «светило на небе» (как будто оно может светить где-то еще). Испугавшись чего-то, Никита вскрикнул, но «голос его вслух не прозвучал» (оказывается, прозвучать можно и не вслух). А еще Никита вспоминает, что дедушка любил купаться в старой баньке, «когда еще живым был». Получается, что у солнышка, которое светило не где-нибудь, а на небе, у воробья, который пришел пешком, у дедушки, который любил купаться в баньке, когда живым был, – существовала какая-то альтернатива, какие-то иные возможности. И не уточни Никита, как и где все происходило, мы бы ничему не удивились. В его мире и труба на избушке – не труба, а бабушкин «рот щербатый в голове». В голове, а не где-нибудь. Такой мир и завораживает, и пугает. И когда пугает, то ноги становятся, «как чужие люди».

Нас этот странный мир завораживает, потому что он благодаря всем наивным, абсолютно детским уточнениям становится непредсказуемым и непостижимым. И чем больше дотошных подробностей и уточнений, тем непостижимее и загадочнее мир.

Но самое главное то, что пятилетний Никита – это и есть Андрей Платонов. Послушайте, как говорит Никита о старой разваливающейся баньке: «…Она умирает, и больше ее не будет». А вот что пишет Андрей Платонов в письме корреспонденту «Правды», в котором просит помочь ему достать лекарство от туберкулеза: лекарство это необходимо ему «для того, чтобы не умереть и жить». Сам Платонов, как и его Никита, ставя точки над i, чудесным образом раздвигает пространство, меняет картинку, своей договоренностью намекая на какие-то другие возможности, о которых обычно умалчивают. Вот и получается, что, договаривая все до конца, Платонов только и делает, что умалчивает, создавая неповторимый, полный неожиданностей мир, где в старой бочке жил маленький человек, который «днем спал, а ночью выходил наружу и думал что-нибудь».

Это «что-нибудь» и есть волшебство Андрея Платонова.