Роза Цветкова
Изощренная жестокость – вот что объединяет преступления что в городах, что в селах.
Фото Reuters
– Юрий Владимирович, уместно ли, говоря о преступности, разделять ее не только по видам, но и по ареалу обитания? Иными словами, есть ли различия в статистике преступлений, совершаемых в больших городах или же в малых поселениях?
– Безусловно, различия между преступностью столичной и провинциальной всегда были, есть и будут. Тому множество причин, но прежде всего это объясняется тем, хотим мы этого или нет, но столица – это всегда мегаполис с его издержками, проблемами и социумом. И в криминологии есть целое направление, которое изучает отдельно преступность мегаполисов, крупных городов и преступность сельского населения, небольших, малых образований. Прежде всего, разумеется, необходимо учитывать географические особенности того или иного населенного пункта. Ну, например, где-нибудь в Калмыкии или в Туве угоняют скот, а в Москве его не угоняют по той простой причине, что здесь нет скота. При этом в Туве, например, больше всего угоняют лошадей, а в Калмыкии – отары овец. А в других регионах совершают преступления, объясняемые также географическими особенностями. Например, на Сахалине, в Приморье высокий процент правонарушений, связанных с покушением на природные морские богатства, с рыбным браконьерством, в Сибири – браконьерство в тайге, лесах и т.д.
В Москве всего этого нет, потому что ничего из этих природных объектов здесь не наблюдается.
Сильно различаются сегодня предметы хищения, что люди воруют, проникая в квартиры или отбирая соответствующие вещи у прохожих на улице. Если мы вспомним 80–90-е годы прошлого века, из обворованных квартир тащили то, что считалось тогда ценностью – ковры, хрусталь, если находили, золото, какие-то драгоценности, естественно, деньги. Последних, правда, как и драгоценностей у простых людей, было не очень много.
Сегодня хрусталь никто из тех, кто незаконно проникает в квартиру, не берет. Ковры тем более, чего с ними таскаться? Меха у воришек тоже как-то не особенно пользуются популярностью. Золото и драгоценности – это все по-прежнему берут, но находят не очень часто. Точнее говоря, находят у вполне конкретных, состоявшихся, обеспеченных, богатых людей, а у всех остальных большая часть золота и драгоценностей, если и есть, то скорее всего при себе, и уж тем более не хранят сейчас дома денежные средства, в этом нет никакой нужды и надобности.
– Получается, и краж должно меньше становиться, потому что вроде как нечего воровать?
– Краж меньше не становится, к сожалению. В городах, крупных и некрупных, спросом у преступников пользуются мобильники, а если залезают в дом, то тащат какую-то технику типа ноутбуков, айпадов и прочих планшетов – все это еще пользуется спросом. Большие компьютеры уже никто не берет даже в селах, так же как и телевизоры, если же и крадут, то настолько редко, что эти факты не составляют даже статистически значимой величины.
А что тогда похищают, крадут? Как ни странно, берут прежде всего продукты питания, буквально вычищают холодильники. И это особенно характерно для регионов. Там, в деревнях и селах, все еще залазят в погребы, сараи, вытаскивают все запасы солений, варений, которые были заготовлены на зиму, все это тащат.
– Воруют продукты именно сейчас, в XXI веке?
– Ну да, в последние годы это особенно заметно. И уже одно это говорит, не как измельчал преступник, а каковы потребности этого преступника. В криминологии много примеров того, что в крупных городах появился определенный срез, скажем так, золотой молодежи, которая чувствует нехватку адреналина, и тогда скуки ради такие молодые люди идут в магазин, и там их задача — что-то украсть. Неважно что: плитку шоколада или какую-то пустяковину, но главное – украсть и безнаказанно оттуда выйти. И если им это удается, они ощущают себя героями. В случае если их ловят, то таким «смельчакам» ничего не стоит заплатить внушительную сумму денег за неудавшуюся попытку воровства.
Если посмотреть, как это происходит в провинции, где, разумеется, тоже есть магазины, то мы увидим, что там воруют не ради какого-то драйва, а потому, что эти продукты питания необходимы для жизни, начиная от хлеба, консервов, молока и заканчивая, может быть, конфетами, если они попадаются на глаза. И это говорит о том, что преступность в данном случае становится...
– …Индикатором существования?
– Да. Она становится средством добывания предметов первой необходимости.
– Давайте я уточню. Эти сегодняшние продуктовые кражи, их разгул – это то, чего не наблюдалось даже в голодные 90-е годы, допустим?
– Именно в 90-е годы это стало появляться, до этого подобного рода случаи носили единичный характер, а сейчас это стало, если можно так сказать, повсеместным явлением. Один из моих учеников, сегодня состоявшийся ученый Юрий Дук, провел исследование преступности, включая кражи, в малых городах Воронежской, Тамбовской, Липецкой и других близлежащих к столице областях. И обнаружил, что везде достаточно часто грабят ларьки и мелкие магазинчики, которых так много в провинции. А оттуда что тащат? Продукты питания и алкоголь. Причем по набору украденного можно в какой-то мере понять, из кого группа преступников состояла. Если украдено много сникерсов, шоколадных батончиков, конфет разных или чипсов и прочее, то наверняка это подростки были, пацанва. Если же украдены консервы – мясные, рыбные, неважно, и водка вдобавок – то, понятное дело, орудовали уже взрослые люди. При таких кражах тащат ровно столько, сколько могут унести на себе. То есть это не те, кто подъезжает туда на грузовиках или «Газелях», загружает и все это увозит, нет. Вот уровень таких краж о многом свидетельствует.
– А по убийствам, если взять города и села, тоже есть свои особенности?
– Насильственная смерть человека – она везде смерть, будь это где-то в Тамбове или в какой-нибудь деревне. Но как происходят эти убийства – это тоже не раз становилось предметом исследований. В Москве мы, криминологи, знаем о достаточно большом проценте убийств, произошедших вследствие повышенной агрессивности преступника. Исследователи давно подчеркивают, что в мегаполисах скапливается значительное количество канцерогенных веществ, вызывающих у человека повышенную импульсивную, не объяснимую даже иногда для него самого агрессивность (например, повышенную агрессивность вызывает тетраэтилсвинец – продукт сгорания бензина в автомобильных двигателях).
– Хотите сказать, что некоторые городские убийства можно объяснить воздействием внешних факторов?!
– Да, воздействием агрессивной химической среды. Этим объясняется, что пешеход может вдруг взять палку или травматический пистолет и выстрелить в водителя, водитель – наехать на пешехода, избить его до смерти. Где-нибудь в сельской местности в критичной ситуации на дороге люди, может, крикнут друг другу нехорошие слова, да и разойдутся. Аналогичная ситуация в мегаполисе – это касается не только Москвы, но и всех остальных мегаполисов – может закончиться весьма печально.
Но и в провинции все чаще и чаще встречаются в последнее время случаи очень жестоких убийств, связанных опять же с добыванием денежных средств. Убивают прежде всего стариков, пенсионеров, это самые беззащитные категории людей, у которых, как считают преступники, есть деньги. У них действительно есть какие-то деньги на черный день, на похороны и т.д., но зачастую это настолько незначительные деньги, буквально 1,5–2 тысячи рублей, что убивать из-за них человека, ну непонятно, как это происходит?! Тем не менее это случается, и достаточно часто. Бывают даже случаи, когда деревенских стариков перед этим пытают, считая, что где-то под половицей у них есть еще тайник.
– Перед преступниками и городские старики беззащитны, их тоже обманывают.
– Да, но ограбление, заканчивающееся убийством, – это больше провинциальная особенность. В Москве у пенсионеров тоже отбирают деньги, но для этого используют другие приемы. Очень часто отбирают пенсию в момент ее получения: люди идут в сберкассу получать свои рубли, и при выходе их поджидает группа молодых людей, которые просто напрыгивают на пожилого человека, отбирают деньги и тут же растворяются в толпе.
– А еще возмущает, когда у доверчивых стариков негодяи выманивают огромные деньги на различные БАДы или просто пустышки.
– Это действительно есть, и это тоже касается только крупных городов, потому что в малых городах или деревнях трудно себе представить, что какая-то компания или просто группа мошенников начнет обзванивать пенсионеров или просто граждан и впендюривать им какую-то ерунду под видом лекарства. В Москве, Санкт-Петербурге, в крупных промышленных центрах таких случаев сколько угодно. И, как правило, орудуют хорошие психологи, они звонят, например, вечером в пятницу и говорят: вот только сегодня, только два дня у нас большая скидка, а мы знаем, что у вас очень серьезное заболевание, и мы предлагаем очень хорошее лекарство для его лечения. Расчет прост: врачи по выходным не принимают, посоветоваться не с кем. Конечно же, не все пенсионеры идут на это, но преступникам хватает. Уповать на их сознательность совершенно бессмысленно, это люди либо вообще без морали, либо с совершенно изуверской моралью.
А вот что касается провинции, то чем дальше от Москвы, тем больше заметен тип преступника-деграданта. Он совершает преступление не потому, что ему это нравится, и не потому, что ему это надо, а просто потому, что он ничего другого уже делать не может, не умеет.
– Скуки ради, получается?
– Нет, не скуки ради. Ему захотелось поесть, он не работать пойдет, а или отнимет у кого-то, или украдет. Захочет выпить – то же самое. И если понравилась какая-нибудь шапочка у кого-то или телефон понадобился, дело может дойти до поножовщины.
Но зато в провинции фактически нет правонарушений, связанных с околополитической деятельностью, – с какими-нибудь митингами, массовыми выступлениями. Почти нет случаев нападения на работников полиции или представителей местной администрации. В Москве же или в других крупных городах полицейских начинают избивать чуть ли не каждый день. Это тоже определенного рода тенденция агрессии, и на нее тоже надо реагировать.
– И все же если говорить о преступности в целом по России, то, согласно заверениям МВД, наблюдаются тенденции к ее снижению по многим видам преступлений.
– Действительно, наша доблестная статистика, прежде еще из МВД, упорно уже третий год подряд свидетельствует о снижении преступности. Но в эти цифры в серьезной профессиональной среде никто не верит. Да и сами статистики признают, что мы не можем добиться снижения роста тяжких преступлений, например. Но тяжкие преступления – это верхушка той пирамиды, из которой состоит вся система правонарушений. Внизу, в основании, мелкие правонарушения, малозначительные преступления, и затем, поднимаясь все выше и выше, мы выходим на тяжкие преступления. У нас же получается все с точностью наоборот: основание сокращается, а верхушка растет, то есть пирамида правонарушений и преступлений начинает постепенно переворачиваться с ног на голову. Это явление настолько уникальное, что нигде в остальном мире, кроме России, не встречается.
Я думаю, что дело здесь все же в играх статистики, которая, к сожалению, у нас не отделена от соблюдения ведомственных интересов. Недаром количество заявлений от граждан о совершенных преступлениях постоянно растет.
– До сих пор мы говорили о различиях в городских и провинциальных преступлениях. А что их объединяет, если можно так выразиться? Есть ли какие-либо объединяющие черты, по мнению экспертов?
– Жестокость преступлений прежде всего. Жизнь человеческая у нас перестает цениться. Часто бывает так, что даже если человек обнаружил рядом с собой труп, то в девяти из десяти случаев он просто наклонится, посмотрит, а потом перешагнет и пойдет дальше. И никто даже не вызовет полицию или «скорую помощь».
– Психологическое влияние тех самых факторов химического воздействия, о которых вы говорили?
– Нет, просто безразличие, равнодушие и элементарное нежелание себя хоть чем-то утруждать.
Дарья Гармоненко 