Хранители и гонители

Время неумолимо берет свое. Те, кто в перестройку были молодыми, 40-летними, сегодня уже ветераны на восьмом десятке, и для них пришло время мемуаров. Вагиф Гусейнов своим двухтомником «Больше, чем одна жизнь» освещает два пласта советской истории: размеренное существование региональной номенклатуры в 60–70-е годы и бурные ее судороги в переломные 80-е, причем в самом напряженном месте – на изломе карабахского конфликта.

Русская пословица гласит: «От сумы да от тюрьмы не зарекайся». Гусейнову в своей жизни пришлось испытать в карьере и взлеты, и падения, вплоть до тюрьмы. А от сумы его уберегли природная сметливость и энергичность. По номенклатурной лестнице он взошел на удивление стремительно – перспективный бакинский журналист был замечен, взят на комсомольскую работу и уже через четыре года, в 1974-м, возглавил молодежь Азербайджана. Еще через четыре года последовал перевод в Москву секретарем ЦК ВЛКСМ. В 1980-м он возвращается в Баку первым секретарем столичного горкома – в 38 лет! Казалось, что впереди – перспективы, от которых дух захватывает.

Но не все решает человек сам. Важнейший сюжет книги – отношения автора с Гейдаром Алиевым, ставшим и его патроном-хранителем вначале, и злым гонителем затем. Поднятый наверх волею Алиева, он ею же и был низвергнут. Правда, горбачевская оттепель дала Гусейнову шанс «реабилитироваться». Хоть и пристроенный друзьями в Москве, он возвращается в Азербайджан, где возглавляет КГБ в момент, когда карабахский конфликт перешел уже в стадию настоящей войны. Однако сразу после ГКЧП, когда республика выходит из-под контроля Кремля, его отправляют в отставку, а еще через год – в тюрьму. К счастью, заключение длится недолго, он навсегда покидает родину и поселяется в Москве, где достигает видного положения как аналитик и организатор СМИ.

«Больше, чем одна жизнь» интересна не психологическим анализом, не языком или портретами людей, а достоверным изображением нравов среды, в которой прошла большая – и наиболее примечательная – часть жизни автора. Затонувший континент советской цивилизации оживает на страницах двухтомника во всех своих подробностях.

В воспоминаниях Гусейнова достоверно и «из первых рук» показаны правила игры в советской номенклатуре того времени, объясняются причины попадания в нее, условия успешной карьеры и, напротив, факторы неудач. Одна из глав не случайно названа «В обманчивой тишине коридоров власти». Удачи и злоключения самого автора – это переплетение объективных обстоятельств и субъективных решений высшего начальства. Нравился он Алиеву, устраивал его – карьера шла в гору. Заподозрил или разочаровался (воспоминания так и не разъясняют нам причин охлаждения Гейдара Алиева к Гусейнову) местный вождь в своем выдвиженце – никто ему помочь не в состоянии. Но стоит отметить, что при этом человек не затаптывался, и некая должность (в данном случае – главы республиканского комитета по спорту) предоставлялась. Гусейнов часто повествует о роли личных связей, которые пусть решали не все, но многое. Звонок из Москвы в Баку мог смягчить судьбу опального. Столичные друзья подобрали ему хорошую должность в МИДе. «Своих» не бросали.

Много анекдотичных и не очень случаев рассыпано по страницам книги. Вот бывший комсомольский вождь, которого за некие погрешности переводят проректором в медвуз, где его застрелил отчаявшийся поступить абитуриент. Или убийство министра внутренних дел Азербайджана простым милиционером, который никак не мог получить жилье. Тогда обо всем этом не писали, но сегодня подобные истории заставляют по-иному взглянуть на якобы тихое бытие застойного периода.

Помимо автора второй герой-антигерой воспоминаний – Гейдар Алиев. Чем-то отношение Вагифа Гусейнова к нему можно сравнить с отношением к Людовику XIV великого мемуариста герцога Сен-Симона. Для обоих первые лица – объекты одновременно восхищения и горьких чувств, вызванных неоправдавшимися надеждами. Гусейнов признает и опыт, и характер, и лидерские качества первого секретаря, но одновременно показывает его безжалостность и недоверчивость, холодное одиночество, окружающее главу республики. В книге подробно обрисовываются роль и значение главы республиканской Компартии в брежневские времена, формальный и неформальный механизм принятия решений, принципы функционирования партийного аппарата.

Любопытно описывается такой советский феномен, как бакинская культура 60–80-х годов, русскоязычная, сугубо светская, полиэтничная в своей основе. Именно на этой почве стали возможны Муслим Магомаев, Гарри Каспаров, Юлий Гусман и многие другие. Гусейнов не раз подчеркивает роль русского языка в модернизации Азербайджана и приводит шутливое определение времен своей молодости – Homobakius – как квинтэссенцию симбиоза культур.

После своего номенклатурного падения в 1983 году (с преемником Алиева отношения также были напряженными) Гусейнов получил второй шанс в 1989-м, когда стал главой азербайджанского КГБ с прицелом на первого секретаря. Но опять судьба сыграла с ним дурную шутку. Описание автором своей жизни после возвращения в республику, несмотря на драматические события на излете существования великой империи, уже не так интересно. Ни война с армянами, ни руководство спецслужбой не вызывают у Гусейнова тех эмоций и чувства полноты жизни, как работа в комсомоле или в партии. Чувствуется, что внутренне он уже сломлен, и от его повествования веет безнадежностью. Решить безнадежно запущенный карабахский конфликт никто был не в состоянии, и пост главы Азербайджана, который ускользнул от него во второй раз, на самом деле означал бы попадание в ловушку, что испытали вскоре и невзлюбивший его Аяз Муталибов, и посадивший в тюрьму Абульфаз Эльчибей.

Трагедия жизни Вагифа Гусейнова заключается в том, что ему банально не везло. Ремесло политика – вещь неблагодарная, со слишком большим количеством независящих от автора переменных. Его звездный час пришелся на работу в комсомоле. Все, что было потом, оказалось не шагом вперед, а в лучшем случае топтанием на месте. Да, возможно, для Азербайджана было бы лучше, окажись во главе него Гусейнов. Но история не знает сослагательного наклонения. Зато, как и другой неудачник – Сен-Симон, Гусейнов смог прожить свою жизнь повторно – написав воспоминания. И это стало лучшим его решением.