Петит

Павел Карпов. Творчество заключенных (рисунки, скульптура и работы мастерских). – СПб.: Красный матрос, 2016. – 84 с.

У Владимира Набокова в романе «Bend Sinister» есть сцена, когда главному герою, профессору Адаму Кругу, демонстрируют хронику с убийством его сына Давида. Точнее, не само убийство, а предшествующие кадры, на которых показана прогулка ничего не подозревающей жертвы. Дескать, как он был счастлив перед смертью. Рекламная вывеска вместо кровавой реальности.

Так и в книге психиатра профессора Павла Карпова, где он заявляет: «Заключенные, каково бы ни было их преступление, все же остаются людьми, с теми же чувствами, потребностями и мышлением, которые присущи и свободным гражданам... Наше государство живет в исключительных условиях социального строительства. Господствующие социальные взаимоотношения нашего Союза, несомненно, отражаются и на жизни заключенного, последний имеет возможность расширить орбиту своих учебно-эстетическо-художественных интересов, будучи уверенным в том, что ему на пути их реализации не будет ставиться преград, которые ставились в недавнем прошлом... Заключенный, отбыв срок наказания, должен вновь стать социально приемлемым слагаемым, поэтому его социальные интересы не должны искусственно подавляться».

Действительно, в целом правильные слова, хотя превращение человека, пусть и недавнего зэка в «социально приемлемое слагаемое» режет слух и коробит нервы. Да и дела предложены правильные, все-таки наказание никогда не должно превращаться в унижение достоинства заключенного, какое бы преступление он ни совершил, а само отбытие наказания – не превышать степени вины. Логично в таком контексте, чтобы право на творчество за осужденными сохранялось. Кстати, материалы заключенных, о которых писал Карпов, были даже собраны в музее Государственного института по изучению преступности и преступника.

Вот только в данном случае слова в основном остаются словами и лишь символически подтверждаются реальным их осуществлением в масштабах всего ГУЛАГа. Ведь не только для политических лагеря были «истребительно-трудовыми» (Александр Солженицын), но и для уголовного элемента – паек и график работы у них был одинаковыми.

Поэтому книга и напоминает сцену из Набокова. Вместо реальных ужасов ГУЛАГа – некое идеальное место для отбывания наказания, где, кажется, единственной карой – продолжим литературные параллели – будет вымышленный сторож из рассказа Михаила Зощенко «Страдания молодого Вертера». Напомним, он не дарил проштрафившимся нарушителям цветы, ну а в нашем случае, очевидно, не разрешал бы их рисовать.