Кукурузный вождь и эпоха фотогеничности

Дмитрий Бальтерманц. Взаимное кормление – кашмирский обычай высшего гостеприимства. 1955.

«Так... Вот Сталин, вот Ворошилов, Молотов, Микоян... А где же Калинин? Нет, этот не похож», – заявляет веселый лысый мужчина, наклоняясь поближе к небольшой фотографии. Интеллигентная дама, заглядывая в подпись к фото, помогает ему идентифицировать советских вождей. Медленно передвигаясь вдоль развешенных на стенах черно-белых и цветных снимков, они вновь и вновь обнаруживают знакомые детали трудной, но романтичной, серьезной и по-детски наивной, героической и многострадальной советской эпохи.

Как в черно-белом кино перед их глазами возникают: открытое улыбающееся лицо и предательские шнурки Гагарина, строящийся Метрополитен имени Кагановича с самим Кагановичем внутри, борода Фиделя Кастро, расшитые украинские рубашки и усы отца народов. Со стен взирают могутные племенные быки на ВСХВ, сверкающие глазами и улыбками комсомольцы на целине, сыплются ядреные кукурузные початки. Весь в ярких огнях блестит бассейн Москва. Гениальный Ландау и его утомленная жена Кора в больнице получают Нобелевскую премию.

Эммануил Евзерихин. Новая гостиница «Украина». 1957.

Вопреки ожиданиям (и, может быть, к лучшему) выставка «Никита Хрущев и его время» не строго охватывает эпоху правления кукурузного короля. Она показывает, по сути, все, что имело место после Великой Отечественной войны. Свидетельства истории косичкой переплетаются с биографией простой и сложной личности Никиты Хрущева, иньяневская противоречивость которой отражена в надгробном памятнике работы Эрнста Неизвестного. Вот Хрущев потрясает кукурузным початком на трибуне, инспектирует колхозные поля, несет прах летчиков самолета АНТ-20 «Максим Горький», галантно целует ручку Жаклин Кеннеди, пробует кашмирские яства, читает с трибуны речь разоблачения культа личности┘

Организовавший экспозицию Московский дом фотографии назвал ее выставкой классиков советского репортажа. Однако экспозиция включила в себя не только фото мастеров – Виктора Ахломова, Эммануила Евзерихина, Валерия Генде-Роте, Владимира Лагранжа, но и хронику ТАСС, The Associated press, и работы неизвестных фотографов. Без их труда картина была бы не полной. Туда не попали бы, например, Александр Солженицын в редакции журнала «Новый мир», поэт Игорь Волгин, читающий стихи на стихийном митинге по случаю полета Юрия Гагарина, Илья Эренбург на фоне языческих божков в своем кабинете.

Валерий Генде-Роте. Таня и кукуруза. 1955. Фото предоставлены МДФ

Думается, выставка угодит и простому зрителю, и искушенному фотографу. В глазах студента Ахметзянова на целине Яков Халип поймал настроение эпохи. На снимке Бальтерманца «На дорогах Венгрии» уместились нестандартный образ Хрущева, ощущение меланхолии, симметрия человеческих и лошадиных голов. Документальный ряд разрывает графика человеческих тел Владимира Лагранжа на фотографиях «Строительство аэропорта «Домодедово» и «Чистые пруды. Москва», его же психологизм в работе «Не знаю» из серии «Двое».

В целом фотогенично-раскрепощенный клубок оттепели закрутил в себе многих любимых героев. Жана Марэ, Федерико Феллини и Джульетту Мазину на III Московском международном фестивале; Джона Стейнбека и Алексея Аджубея в редакции газеты «Известия»; Шостаковича на премьере Тринадцатой, Андрея Тарковского за столиком кафе, пианиста Вана Клиберна, держащего на руках Белку и Стрелку, Бориса Полевого, наливающего водки Полю Робсону...