Родом из мира икон

Александр Харитонов.
Детство Варфоломея (Сергий Радонежский), 1976 год.

Выставочный зал в Толмачах Третьяковская галерея открыла недавно, но он уже может похвастаться первоклассными выставками. Небольшая ретроспектива Александра Харитонова (1931–1993) «┘чудо всегда незаметно┘» – из их числа. 70 работ из частных собраний, а также коллекции самой Третьяковки поражают не столько количеством, сколько качеством. Здесь и раннее творчество рубежа 50–60-х годов, и знаменитые работы, с которых в свое время началась коллекция Евгения Нутовича, и те хрестоматийные полотна, которые и сделали Харитонова классиком. Речь прежде всего о «Памяти о древнерусском искусстве» и «В небе три ангела и, кажется, еще четыре».

Создавший собственный стиль, порой столь близкий пуантилизму, Харитонов – практически самоучка. В годы войны он работал пастухом под Каширой, затем хоть и был одним из лучших учеников в детской художественной школе в Москве, был вынужден оставить учебу из-за бедности. Сам изучал византийские иконы и церковное шитье жемчугом (что видно и по работам), а среди своих наставников называл Гоголя и Достоевского, Саврасова и Флоренского и даже Моцарта. В 1990 году Харитонов создал полотно «Плывут облака. На музыку Моцарта», представленное сейчас в Толмачевском (а рядом – «Плывут облака. На музыку Шнитке»). Большую часть жизни он провел в роли автора-нонконформиста, участвовал в выставках на ВДНХ и работе московского горкома графиков. Но признание зарабатывается в итоге не столько биографией, сколько творчеством. А «искусство Александра Харитонова, – пишет Виталий Пацюков, – мерцает таинственным светом. Оно абсолютно уникально в своих исторических традициях, связывая религиозные образы раннехристианской культуры с ее возможностями в будущем».

Особый раздел выставки посвящен художникам, учившимся у Харитонова, или находившимся под его влиянием, или просто испытывавшим к нему настолько сильное уважение, что они посвятили его памяти картины – здесь работы Кати Медведевой и Виктора Скалкина, Отто Новикова и Ларисы Галкиной, Сергея Землякова и Татьяны Соколовой. Художественная память – вещь особая, от обычной она отличается не только временем, но и языком. Особенно когда она касается художника, говорившего на собственном наречии.