Беспардонное отношение

Роман, говорите, у вас украли? Ну и насмешил… 

Илларион Прянишников. Шутники. Гостиный двор в Москве. 1865. ГТГ

В одном из сибирских провинциальных городков произошло ЧП: ограбили писательскую организацию. Ночью воры, оторвав узорчатую решетку от расположенного на первом этаже окна, нырнули внутрь и вскрыли небольшой серый сейф, стоявший в углу на черной старинной деревянной тумбочке.

Что пропало – не совсем было ясно. Руководитель писательской организации поэт Сидоров плохо помнил, что лежало в сейфе. Он его уже давно не открывал, и вряд ли там находились какие-то сокровища, тем более деньги. Все свои таланты местные писатели носили с собой в наглухо закрытых черепных коробках. Более того, они и сами-то до этих своих ценностей добраться не могли, не то что воры…

Сейф же изначально являлся бездарным и не содержал в себе ничего, никаких талантов, а сейчас походил на железную квадратную голову с открытым ртом и завалившимся набок языком-дверцей.

У писателей от всего произошедшего тоже рты были открыты. Они скопились в коридоре в дверях ограбленной комнаты и молча наблюдали, как полицейские деловито производили следственные действия.

Рот закрыт был только у писателя Рыбова. С высоты своих почтенных лет он повидал всякое и потому оставался невозмутимым, спокойно прислушиваясь к перешептыванию коллег по перу: мол, брать-то здесь нечего.

– Как так нечего?! – возмутившись, Рыбов вдруг резко выдвинулся вперед и оказался в обворованной комнате рядом с одним из полицейских. В этот момент кто-то даже сфотографировал Рыбова, мгновенно отняв от него невесомый отпечаток. Интересно, сколько миллиардов раз надо Рыбова сфотографировать, чтобы отпечаток за отпечатком он бы наконец исчез, разобранный по фотографическим пленкам? Но Рыбов не задумывался об этом. Наоборот, он жаждал к себе внимания и мог фотографироваться хоть сколь угодно долго, жертвуя невесомым отпечатком своего светлого образа направо и налево.

– Как так нечего было брать! – снова и даже с некоторым возмущением повторил матерый писатель. – Вот в этом углу лежали мои книги, половина тиража «Беспардонного отношения». Сто шестьдесят экземпляров, сложенные в восемь пачек по двадцать книг!

– Да нет, не может быть… – недоуменно бормотал председатель писательской организации поэт Сидоров. – Что за абсурд? Зачем ворам книги, вы же не хранили в них деньги?

– Деньги не хранил, но рецепт обретения сказочного богатства там дан. Разве вы не помните, в «Беспардонном отношении» мой герой однажды протрезвел и любовницу покинул, уйдя в кругосветное плавание. Да разве в этом дело… Вот вы, Николай Сергеевич, мою книгу не выдвинули на губернаторскую премию, а простые люди оценили… Да разве вы не помните?! Да что с вами?! Вспоминайте же: после того как я забрал тираж в типографии, то сначала заехал в Богоявленский собор и освятил книги, а затем привез их сюда. Вы же мне еще в эту комнату их таскать помогали и даже обещали выдвинуть мой роман на губернаторскую премию.

– Да… – Поэт Сидоров обескураженно огляделся вокруг. У него от страха даже сердце застучало. От страха, что он сошел с ума или заболел болезнью Альцгеймера и теперь ничего не помнит. А возможно, он уже умер, переместившись в параллельный мир в форму председателя писательской организации, ничего не помнившим, словно после хорошей альцгеймеровской гулянки.

Писатели, слушая доводы Рыбова, начали посмеиваться. Однако некоторые из них были явно раздосадованы тем, что не им в голову пришла гениальная идея так ловко превознести свое произведение. Нет, все-таки Рыбов талантлив, и в его романе, в этом «Беспардонном отношении», явно что-то посверкивает, некоторая ценность. Надо обязательно перечитать роман, еще раз посмотреть, пропустить через сито глаз ничего не значащую руду слов в надежде поймать драгоценные граммы ослепляющей золотой катаракты неизгладимого впечатления. Конечно, Рыбов дарил экземпляры своей книги, но мало кто толком ее прочитал, так как каждый думал – чего можно там найти, избитые фразы, сальные описания любовных сцен да жирные чувства героев… А теперь придется поискать сокровища.

– Вам надо было не писать книги, а рисовать картины, это у художников картины воруют, – заметила девушка-поэтесса.

Рыбов проигнорировал замечание молодой молочной девушки и начал скрупулезно, в деталях, объяснять полицейскому, где именно лежали прямоугольные пачки с книгами.

В отличие от писателей, с лиц которых не сходили смайлики скептических улыбок, стражи порядка оставались совершенно серьезными и от этого напоминали профессиональных артистов: ни тени, то есть ни света, улыбки – все под совершенным контролем. Впрочем, чего им улыбаться – они и не такое видели. Тем более уважаемый писатель говорит, что книги могли украсть многочисленные поклонники его таланта. Только непонятно: зачем тогда они вскрыли сейф? Взяли бы книжки с сокровищами, да и ушли, оставив, например, на месте многословного романа записку с одной всего фразой: простите нас.

Рыбов не растерялся и на такое недоумение полицейского только пожал плечами, все же сказав следующее:

– А почему вы думаете, что это мои вскрыли сейф?

Затем обвел взглядом всех присутствующих и добавил:

– Может, это не мои. Совсем не мои, а другие, кто, например, вчера пил здесь до ночи.

– Какие такие твои, – вдруг возмутился писатель Дубов (это он вчера пил в данной комнате вместе с тремя товарищами). – Да, культурно сидели вот как раз за этим столом, и никакого тиража твоего романа здесь не было, как нет у тебя никаких поклонников, никаких твоих у тебя нет! Мы как раз вот за этим столом вчера и вспомнили твой роман, посмеялись над его абсурдностью. Мы даже стоявшее на столе вино похвалили за его достоинства и поговорили о нем. А о твоем романе нам и сказать-то было нечего. Бутылка оказалась гораздо лучше твоего «Беспардонного отношения»!

– Нет, вы упорно не желаете замечать силу и красоту моих ярких фраз, на книжных листах, словно пламень на белой свечи, горящих.

Рыбов покраснел и чуть не плача обиженно направился к двери, напоследок негромко пробормотав слово «сволочи».

* * *

Писатель Рыбов, воображая себя не понятым современниками художником, стремительно прошел через провинциальный городок и долго поднимался на седьмой этаж в собственную квартиру. Лифт работал, но после того как Рыбов однажды в нем застрял, словно неприкаянная душа самоубийцы между небом и землей, писатель больше не рисковал в него садиться. Но это не помогло – все равно он оставался непонятой, неприкаянной душой, с трудом взбирающейся по острой и опасной пиле твердых ступенек на пьедестальную вершину славы и признания.

Вконец устав, писатель решил передохнуть в своей уютной небольшой квартирке. Войдя в нее, он сразу же наткнулся на лежащий в прихожей запечатанный в пачки тираж своего романа «Беспардонное отношение». Господи, кто бы тебя украл, горестно подумал Рыбов, обреченно взирая на тираж.