Евгений Лесин Уходящий год, как мы помним, был объявлен Годом русского языка. Год кончается, выходит книга лингвиста, директора Института лингвистики РГГУ Максима Кронгауза «Русский язык на грани нервного срыва» (М.: Языки славянских культур, 2007). Удивительно своевременная книга.
Но сначала о хорошем. Цитировать Кронгауза очень неудобно. У него вместо кавычек очень часто идут курсивы и мелкий шрифт. В газетной статье подобное – почти смерть. Если не от руки корректора, то – верстальщика. Поэтому я буду ставить кавычки, хотя у автора не так. Сразу и процитирую. «От Ельцина остались «загогулина» и «неправильно сидим». (...) А главной фразой Путина, по-видимому, навсегда останется – «мочить в сортире»...» Могу ошибаться, но, кажется, Борис Николаевич сказал: не так сели. Что до сортиров, то, уверен, ВВП еще много чего интересного и запоминающегося скажет.
Теперь о плохом. И тоже цитата. «Я хочу жить в элитной квартире со стильной мебелью, носить эксклюзивные часы и актуальную прическу, читать реальную рекламу и смотреть исключительно культовые фильмы. Вот тогда я буду правильным пацаном, тьфу на вас... продвинутым менеджером». Сейчас так говорят и так думают. Не падайте в обморок, не поможет. У нас опять отняли родную речь. Другое дело, что русский язык все равно выживет. Не убили же его облпотребсоюзы, коминтерны и «Старик, ты уже давала грудь Алешке?». По поводу последней фразы. Она уже из 60-х, когда даже молодожены называли друг друга «старик», а физики продолжали шутить. Сейчас нас атакуют риелторы, хедхантеры, копирайтеры и прочая и прочая... Прорвемся. Были же пейджеры и тамагочи, где они, ау?
Русский язык не убить, пока живы его носители. Но спасать и оберегать тем не менее надо. Особенно в его минуты роковые. Такие, как сейчас. Вот Кронгауз и бьется, как Дон Кихот, правда, не с ветряными мельницами, но все равно – как донкихот. Кстати, чувствуете разницу? Если да, то его книга – для вас. Таких, кто чувствует разницу, все меньше и меньше, а глаз все больше и больше «замыливается» (автор приводит примеры, в том числе когда «замыливается» и у него тоже).
Кронгауз пишет обо всем, что сейчас нас одолевает. Метро- и ретросексуалы, а также техно- и уберсексуалы. Забыв, правда, про политически актуальных наносексуалов и нас, асексуалов. Пишет об интернете – очень много. Тут уж ничего не поделаешь, в области языка наибольшая угроза (или, наоборот, оживление) идет оттуда. Кстати, с его руки больше не буду писать «оффлайн», как все, а стану писать «офлайн». В каком-то смысле – по старинке (слово-то новое, но написание с одним «ф» восходит к старому правилу, отсюда, к примеру, и Витгенштейн с одним «т»). Потому что одно из самых главных наших с вами прав – Право на старописание. Будем биться за него и писать «парашют» и «брошюра», а не «парашут» и «брошура».
Теперь о самом плохом. Даже такую – предельно корректную, сугубо научно-популярную – книжку можно обвинить в чем угодно. А потому что, упоминая Закон «О государственном языке Российской Федерации», Кронгауз его цитирует: «Порядок утверждения норм современного русского литературного языка при его использовании в качестве государственного языка Российской Федерации, правил русской орфографии и пунктуации определяется Правительством Российской Федерации». И комментирует: «Неужели у Правительства нет других дел...» Я от комментариев воздержусь, замечу лишь, что э... читал Оруэлла. Последние главы, где речь идет об ужасах политкорректности, о правке языка, о том, что «...запретили словосочетание «Национально-большевистская партия» и соответствующую аббревиатуру НБП, мотивируя тем, что нет такой партии», особенно тяжело читать. Бедная аббревиатура, ее-то за что? Наш боевой президент – что тут плохого?
Короче, берегите язык. Больше у нас уже, наверное, ничего не осталось.
Дарья Гармоненко 