Михаил Барщевский Сохранится ли впредь нынешнее состояние управления экономикой и общественных отношений или начнет меняться? А если меняться, то в какую сторону? Целенаправленно или стихийно? Все мы понимаем, что это в большой степени зависит от власти, ее персонального состава.
Если брать область намерений, то оба президента – и уходящий, и приходящий – были достаточно активны, детальны и, полагаю, откровенны в изложении своего понимания целей и задач, стоящих перед властью. Но мы прекрасно понимаем, что озвучивание намерений – это жанр, законам которого лидер вынужден следовать. А стало быть, говорить не только то, что он хотел бы сказать, но и то, что от него хотят услышать.
Мне нравятся «четыре И» Дмитрия Медведева. Хотя припоминаю программу строительства коммунизма КПСС, так она мне тоже до сих пор нравится. И про триединую задачу. И про три основные движущие силы мирового революционного процесса, и про три источника, и три составных части┘ ой, простите, это уже что-то другое. Но чем будет отличаться дуумвират Путина–Медведева от принципата Путина? Может, это просто рокировка табличек на кабинетах при полном сохранении системы власти, тенденций ее эволюции, принципов и стиля ее политики? А может быть, появление соправителя знаменует собой этап в эволюции системы при сохранении ее основных черт? Может быть, это принципиально другая власть?
Если оставить в стороне все, что связано с кадровыми перемещениями, аппаратными играми, я предполагаю, что, проявляясь как одна из важнейших характеристик путинского правления, новая власть приобретает принципиально другое качество. Мы находимся перед фактом становления меритократии в стране.
Достигнутое и несбывшееся
Принципат Путина не поддается емкой характеристике с применением корня «кратия». Всякий раз, когда критики или апологеты власти пытались ее таким образом характеризовать, получалась заметная натяжка, хотя всякий, кто хотел усмотреть ту или иную «кратию», оказывался определенным образом прав. Это и являлось основной сущностной характеристикой российской власти «нулевых». Основной целью этой власти было достижение национального согласия по поводу самой власти и того, что она делает. Эта цель к концу правления Путина была достигнута, о чем свидетельствует не столько внушительная победа «Единой России» на декабрьских выборах, сколько явка на мартовские президентские. Исход их был очевиден самому недалекому избирателю. Большинство пришло на участки не для того, чтобы проголосовать за того или иного кандидата, а чтобы выразить солидарность с властью, которой эта явка была нужна.
Этой целью, достижением национального согласия, в завершающиеся сейчас «нулевые» были определены и структура власти, и стиль управления, и характер ее действий. Иными словами, власть была такой и вела себя таким образом, чтобы ее могли стерпеть и шариковы, и преображенские, а приветствовал более широкий средний спектр от Зины до доктора Борменталя. К слову, раз уж суждено нам в последние годы жить под знаком замечательного русского лесного зверя, более чем восьмилетнее воеводство закономерно характеризовалось обилием несвершенных кровопролитий и съеденных чижиков. Ничего из того, что мрачно предрекали либерально настроенные граждане и с вожделением ожидали любители брутально-патерналистских режимов, не произошло. Россия не вступила в холодную войну. Не случилось экспроприации экспроприаторов, массовых репрессий, введения политической цензуры, восстановления империи в границах СССР. Не случилось также пожизненного вождя всех народов, несмотря на мольбы ткачих и кинорежиссеров. Да и сами мольбы, взметнувшись, как торнадо, и напомнив всем кое-какие времена, рассыпались кучкой пепла.
Однако и незавершенность многих нужных реформ, и заметные потери достижений 90-х в области гласности, народовластия, становления гражданских институтов и массовой частной инициативы тоже можно включить в список съеденных чижиков.
Интеллектуальная власть
Я не хочу более останавливаться на характеристике завершающегося периода. Он был характерен разнонаправленными тенденциями и вызывает противоречивые оценки. Но убежден, что достижение гражданского согласия было правильно выбранной целью. Народ устал от идейного раскола, отсутствия общих ориентиров, открытой борьбы кланов, непредсказуемости действий или бездействия высшего руководства. Он нуждался в согласии, и это было условием прочности власти и ее дееспособности. В результате истекший период получился сытым и спокойным. Большая масса жителей вечно голодной России впервые в ее истории вышла на мировой уровень материального потребления. Не утверждаю, что потребительское общество – это мой социальный идеал, но свобода от нужды – необходимое, хотя и недостаточное условие прочих личных свобод.
Но все же национальное согласие ради согласия может быть главным приоритетом лишь на короткий период, и этот период завершен. Если власть ориентируется на некую проекцию усредненных ожиданий Шарикова, Преображенского, Борменталя и Зины, то эта проекция будет неизбежно смещаться вниз, в сторону Шарикова. Потому что для ориентации на усредненное согласие Преображенский так же маргинален, как и Шариков, это крайность, а для общества это далеко не так.
В беспрерывно меняющемся, развивающемся с возрастающим ускорением мире нужна власть, не просто готовая ответить на сегодняшние новые вызовы, порожденные внешним и внутренним развитием. Нужна власть, которая способна уже сегодня ответить на завтрашние вызовы, то есть обладающая интеллектом если не Преображенского, то как минимум Борменталя, интеллектуальная власть.
Интеллектуализация власти, возрастание роли интеллектуальной составляющей – наиважнейшая черта политической эволюции передового мира. В оценке качества политической власти Запада, да и России тоже, мы так сосредоточились на порядке распределения полномочий, организации представительства, способе передачи власти, что проглядели главное – ее эволюцию и обретение нового качества. В самом деле, не странно ли, что в таком динамичном мире политические системы наиболее развитых стран застыли в своем развитии кто на середине прошлого века, а кто и на конце позапрошлого? Да они не застыли! Просто мы не на то смотрим. Власть за полвека стремительно эволюционировала и качественно поменялась в сторону меритократии – правления интеллектуалов.
Для многих Франция долгое время оставалась и до сих пор является воплощением меритократии. Многие из тех, кто достиг высокого положения не только на государственной службе и в судебной системе, но также в политике, бизнесе и научном сообществе, были выпускниками знаменитых grandes ecoles. Многие затем прошли тщательную подготовку для того, чтобы стать inspecteurs de finance – высшими государственными лицами. Правительство Великобритании, находящееся на своем третьем сроке пребывания у власти, неоднократно повторяло, что хотело бы, чтобы Великобритания стала «меритократическим» обществом. Гордон Браун, преемник Тони Блэра, демонстрирует особенно горячее желание следовать этому пути.
Не все так просто и в Китае. Успехи Китая связаны с урбанизацией, освобождением от крестьянского труда огромной массы дешевой рабочей силы, но дело не только в этом. СССР был в сходной ситуации в 30–70-е годы, но воспользоваться ею толком не сумел. Китай был традиционно меритократическим государством. Карьерный рост кандидата в чиновники (ши) начиная с эпохи Тан был связан с овладением им достойным знанием (чжи) и способностью к сознательному действию (син). Сохранить за собой должность или перейти на более высокую чиновник мог только посредством сдачи экзамена. Используя дешевую рабочую силу, современный Китай делает ставку на высококвалифицированный государственный менеджмент. Уделяя много внимания развитию китайского товарного производства, финансового рынка, мы не замечаем, какими темпами в том же Китае развивается образование. В списке 500 лучших вузов мира полтора десятка китайских (добавлю к слову: только два российских). Скорее по китайскому, чем по западному образцу идет меритократический отбор японской бюрократии.
Немного иная ситуация в США, где начиная со времен Второй мировой войны обычно действуют в тандеме политик и его команда «яйцеголовых». Но не следует при этом забывать, какое внимание в США, бьющих рекорд по количеству нобелевских лауреатов и рейтинговых университетов, политики уделяют своим интеллектуалам.
А что в России? Мы вовсе не проклятая страна и движемся в общем направлении. Успех и популярность Владимира Путина был связан отнюдь не с желанием некоторых граждан, чтобы кого-то «мочили в сортире». До Путина у нас много кого «мочили», да и страна сильно напоминала большой сортир. Тем не менее это не прибавляло популярности предшествующей власти. Путин был первым за долгие годы лидером, родившимся и выросшим в большом культурном городе. Он умеет внятно и четко излагать свои мысли, обладает обширной эрудицией и знанием языков. Привычный типаж косноязычного брыластого начальника, прошедшего путь от механизатора до министра, с горизонтом знаний, определенным стенами ВПШ, уходил в прошлое под баян симпатяги Виктора Степановича. Все это чувствовали. На протяжении всего срока, стойко перенося дикое раздражение шариковых и выражающих их интересы швондеров, Путин сохранял у руля экономики команду интеллектуалов: Чубайса, Кудрина, Жукова, Грефа, Козака, Медведева, Нарышкина. Питерские? Это тоже значимо, что кадровой базой путинского правительства стал интеллектуальный Питер. А не бюрократическая Москва.
Таким образом, предпосылки для перехода к меритократической форме правления сформировались при Путине, и приход именно Дмитрия Медведева представляется мне существенным и знаковым. Почему я именно Медведева считаю олицетворением этого нового качества? Можно опираться на факты биографии, строй речи, содержание высказываний, но я бы охарактеризовал все это одним емким словом – «гештальт». Медведев является интеллектуалом и по образованию, и по биографии, и по строю речи, и по содержанию высказываний, и по образу мышления. Переформатируя под себя структуру власти (а это неизбежно, если он собирается управлять, а не изображать датскую королеву), он будет опираться на себе подобных.
Я отнюдь не хочу успокаивать читателя и уверять, что мы дожили до наилучшей системы правления в этом лучшем из миров. Что мы уже в платоновском Государстве, где правят мудрецы. Что пора предоставить бразды достойнейшим и разойтись по рабочим местам. Меритократия, как и любая форма правления, уязвима и склонна к перерождению. Этим опасностям, а также задачам, стоящим перед новым составом власти, я хочу уделить немного внимания.
Требуется харизма
Интеллектуал часто видится как человек «не от мира сего», созерцатель, служащий абстрактной истине, знающий, как надо, но не способный делать. Ему ли быть суровым капитаном, способным твердо вести корабль по бурному морю, а «бунт на борту обнаружив, из-за пояса рвать пистолет»! Ему бы не пистолет, а чертежи и навигационные приборы┘ Не лучше ли предоставить управление харизматикам-интуитивистам, способным слышать и Vox populi, и Vox Dei, а интеллектуалам отвести роль советников? Наверное. Для США – это идеальная модель. А нам не подходит. Я уже не говорю про механизм отбора харизматиков. У нас его нет. Если вспомнить демократию образца 90-х, то в самый ее разгул чуть не выбрали в харизматики Геннадия Андреевича с интеллектуалом Купцовым в придачу. Но и с отбором экспертов те же проблемы. В США активно работает гигантское независимое экспертное сообщество с колоссальной внутренней конкуренцией. Команды интеллектуалов при политиках – лишь переводчики с языка экспертов на язык политики. Мы слишком бедная страна, чтобы позволить себе содержать такое экспертное сообщество. Наше экспертное сообщество скудно и людьми, и финансированием, кроме небольшой сервильной группы, готовой утверждать что угодно, лишь бы понравиться власти. Так что нам предстоит европейский путь сращивания власти с интеллектуальной элитой.
Угроза перерождения
Хотя словарное значение слова «меритократия» имеет положительную коннотацию (букв. «власть достойных», от лат. meritus – «достойный» и греч. кратос – «власть, правление»), автор этого термина Майкл Янг придавал слову «меритократия» довольно мрачный смысл, показывая, что меритократы быстро превращаются в касту, оставляя большинство населения за бортом успеха. Да, обособление и замыкание элит – это серьезная проблема.
Но социальное закосневание в наименьшей степени присуще именно меритократической форме правления. Ей враждебны местничество и коррупционные мотивации. По своей сущности это очень конкурентная среда, которая не может замкнуться. Основное достояние меритократа – знания, интеллект, квалификация – не может остаться в рамках меритократической группы, поскольку принадлежит всему человечеству и доступно всему человечеству. Вот бюрократия может замкнуться. Есть конечный набор должностей и конечный набор людей, которые эти должности заняли. Как только эти люди установили границы этих двух множеств – всё, круг замкнулся. Группа людей проводит коллективную приватизацию системы должностей. Остальные – за бортом. То же самое происходит с олигархией. Конечное количество крупных собственников коллективно покупает (то есть приватизирует) систему власти, а нанятый ею государственный менеджмент уже решает не государственные, а корпоративные задачи. Меритократы не могут приватизировать знания, а это единственный критерий их служебного соответствия занимаемым должностям и единственное мерило правильности их действий. Если вне государственной системы появляется кто-то, кто обладает большей способностью к «сознательному действию», он абсолютно конкурентен по отношению к тем, кто внутри властной должностной системы.
Разумеется, если мы сейчас попытаемся нахлобучить меритократические принципы на реальную сложившуюся бюрократическую систему путем введения неких формальных академических критериев соответствия занимаемым должностям, реальная бюрократия тут же приспособит их под себя. Под прикрытием дипломов и званий замыкание бюрократической касты произойдет еще быстрее. Не без основания рассчитываю на постепенную кадровую перестройку «с головы». Если высшая власть ставит перед подчиненными творческие задачи, требующие высокого интеллекта, то принципы меритократического отбора начинают распространяться с верхних этажей на нижние. А здесь, в свою очередь, система вынуждена брать кадры извне. Причем по мере усложнения задач все чаще и больше. Последовательная меритократия не отключает, а, наоборот, включает социальные лифты.
Бюрократия и коррупция
Меня могут спросить: а не сделали ли вы, уважаемый, великое открытие топора под лавкой? Разве еще не обзавелись покорители нашей административной вертикали всевозможными степенями, званиями и дипломами? Не стану обсуждать способы получения чиновниками академических дипломов и степеней. Они известны. Если бы упомянутым лицам для карьерного успеха понадобились звания лауреатов конкурса Чайковского, или Мисс Очарование, или мастера спорта по фигурному катанию, они бы уже имели соответствующие дипломы. Потому что для главного занятия аппаратчика – продвижения по служебной лестнице и удержания за собой полученной должности – знания и интеллект требуются не в большей степени, нежели музыкальный слух, крепкие бицепсы или бюст пятого размера.
«Способность решения задачи со знанием дела» – так определил интеллект Норберт Винер. Меритократ занимает должность, чтобы решить задачу со знанием дела. Бюрократ занимает должность, чтобы занять должность. Перефразируя Корбюзье: меритократ – машина для решения задач, бюрократ – машина для занятия должностей. И нет ничего хуже, если у бюрократа появляются дополнительные мотивации, потому что дополнительные мотивации у него могут быть только коррупционного толка. Коррупция поражает бюрократическую систему, как вирус ВИЧ, – сразу весь организм. Когда бюрократическая система коррумпирована полностью, то уже не должность становится условием для совершения коррупционного действия, а коррупционное действие – условием сохранения или достижения должности. Мне нравится, что Медведев начал свою речь с борьбы с коррупцией. И как юристу мне нравится, что в реформе судебной системы он видит ту ниточку, потянув за которую можно распутать коррупционный узел. Потому что нельзя распутать узел, если сразу тянуть за все ниточки. Так его можно только затянуть. Но иммунным механизмом, оберегающим госаппарат от коррупции, является его интеллектуализация. Коррупция – природный враг меритократии. Коррупционно обусловленное решение – это решение, противоречащее истине, пользе и здравому смыслу, то есть убивающее саму основу меритократии.
Вопрос о демократии
Мне кажется, я знаю, почему праведный обличительный пафос нашей оппозиции по поводу усекновения политических свобод, не вызывая активного возражения у грамотной части населения, в то же время и не встречает поддержки, даже эмоциональной. Дело не в какой-то рабской сущности нашего народа, его генетическом патернализме. Просто вопросы процедурной демократии – это не самая главная система координат, в которой определяется качество нынешней власти. Да, нам больше интересно, что собирается делать нынешняя власть и сможет ли она это сделать, чем то, в какой степени мы поучаствовали в определении ее персонального состава. Что же в этом плохого?
Для меня не факт, что руководители, выбранные с соблюдением всех мыслимых демократических процедур, будут самыми умными, самыми честными, самыми дееспособными. Да, наверное, народы, на глазах которых из поколения в поколения сменяли друг друга умные, грамотные, честные дееспособные правители, уже не допустят других. Но у нас пока процедурная демократия давала негативный отбор.
Слушал теледебаты с участием Зюганова и Жириновского. Глупые, злые, стареющие клоуны, несущие одну и ту же злобную околесицу. Они хотят понравиться своим избирателям. Сейчас мы корим эти выборы за неконкурентность: мол, выпустили против Медведева каких-то смешных дядек┘ Господа, еще 10–15 лет назад эти клоуны были демонами, летящими на крыльях ночи. Вы ими детей пугали. А теперь, думаю, если кому-то что-то и нарисовали на этих выборах, так это им. Не они стали клоунами, а народ востребовал более высокие жанры, чем раек.
Конечно, лучше прийти к меритократии через демократию. Это не противоречащие, а взаимодополняющие друг друга системы. Но не сподобил Господь. Мы иначе вышли на торный путь и вливаемся в современный поток. Не нужно возвращаться назад и проходить Тридцатилетнюю войну, 18 брюмера Луи Бонапарта, Гитлера и «новых левых». Пара поколений меритократов – и это будет уже не тот народ, который умнее Хрущева демократов не видывал. Будет на кого ориентироваться поумневшим избирателям. Все восстановим.
* * *
Не хотелось бы, чтобы эта статья была понята таким образом: автор считает Медведева интеллектуалом, вот и предрекает наступление эры меритократии. Отнюдь не в этом дело. Мне бывает смешно, когда мулька, отлитая спичрайтером для речи первого лица, начинает с ученым видом обсасываться серьезными дядьками. Тем не менее красноярские «четыре И» – это то, что нужно делать. Если этого не сделает Медведев, то через четыре-восемь лет в условиях кризиса и катастрофического отставания от мира это будут делать другие. Но эти задачи нельзя выполнить силами сгнившего коррумпированного аппарата. Они требуют вовлечения в процесс государственного управления большого количества умных, грамотных, квалифицированных людей для начала и подготовки целого поколения для рекрутирования новых, чтобы успешно завершить начатое. Меритократия – это не то, чего хотел бы автор статьи. Это то, чего требует время.
Дарья Гармоненко 