Майя Крылова Приглашать иностранного гастролера на выступления в российскую труппу – дело в принципе хорошее. Особенно когда гость представляет знаменитую европейскую труппу. В этот раз возможность посмотреть танцующего иностранца предоставила труппа «Кремлевский балет» – в ее спектакле «Ромео и Джульетта» главную партию исполнил солист Парижской оперы Карл Пакетт. В родном театре он числится первым танцовщиком: это вторая ступень в балетной табели о рангах, высшая – «этуаль» (звезда»).
Появление Пакетта в Москве – результат сложного стечения обстоятельств. Шекспировский балет в Кремле идет в постановке Юрия Григоровича. Тот же хореограф не так давно возобновил свой давний спектакль «Иван Грозный» в Париже, роль князя Андрея Курбского станцевал Пакетт. И так впечатлился экзотическим драматизмом роли (которая, кстати, повысила внутритеатральное значение первого солиста Оперы – «после Курбского ко мне стали относиться серьезнее», говорит Пакетт), что стал раздавать интервью, в которых превозносил Григоровича и ругал постановки Нуреева («Нуреев ставил танцы для себя, Григорович – для всех»). Вдобавок парижанин публично проявил редкую в Европе вкусовую консервативность, с отвращением вспоминая свое барахтанье в сырой земле при исполнении «Весны священной» Пины Бауш.
Знакомство с русским хореографом имело естественное продолжение: Пакетт стал одним из трех студентов, набранных Григоровичем на собственный курс подготовки балетмейстеров в питерской Академии русского балета. После этого до московского выступления Карла оставался один шаг: глава «Кремлевского балета» Андрей Петров – давний соратник Григоровича.
Одобрительно рассуждая о балетах, в которых можно сыграть роль, а не просто танцевать, Карл явно подразумевал, что его незаурядный артистизм только и ждет подходящего балетного материала, чтобы проявиться во всей красе. Выступив в роли Ромео, Пакетт получил то, что увидел в спектаклях Григоровича, – «хорошо развитую главную лирическую мужскую партию» и танцы, где выражено «эмоциональное состояние персонажа и развитие его личности». Вот тут бы французу и развернуться. Но его выступление в «Ромео и Джульетте» оказалось откровенно неинтересным. И главное впечатление от этих гастролей – ощущение глобальной разницы двух исполнительских школ, французской и русской.
Российские рецензенты, видевшие Пакетта не только в Григоровиче, но и в Баланчине, отмечали в статьях «дистиллированную точность» француза и его манеру танца – «бедненько, зато чистенько». Когда Пакетт сделал Курбского в Париже, газета «Фигаро», наоборот, одобрительно писала: «артист снял чрезмерную утрированность характера» с роли русского диссидента XVI века. То есть, по французским понятиям, типичная для тамошних танцоров холодноватая сдержанность – самое то, даже если образ связан с историей далекой загадочной Московии и с мрачноватым мелодраматизмом постановки Григоровича.
Получив похвалу на родине, Пакетт с легким, надо полагать, сердцем слепил схожего с Курбским Ромео. Что в радости, что в печали нетемпераментный Пакетт был одинаков – любезный кавалер балерины, грамотный исполнитель классических па, красивый блондин, радующий девичьи взоры. Корректная сдержанность танца не поддерживалась ничем, и не потому, что актер Пакетт сознательно решил лепить образ из внешней невозмутимости, а потому, что танцовщик Пакетт не очень умеет играть, хотя и хочет. При этом не исключено, что в собственных глазах Карл выглядит как актер, рвущий страсти в клочья и сыгравший Ромео так, что зрителей прошибает слеза.
Возможно, из-за такого партнера Джульетта (хорошая балерина Наталья Балахничева) на этот раз тоже подрастеряла эмоции. И если б в пьесе Шекспира и в спектакле «Кремлевского балета» был счастливый конец, в Вероне поселилось бы милое, симпатичное семейство двух зануд.
