Только огненность лисьего хвоста...

"МНЕ ОТ ВАС нежно (человечески, женственно, зверино) как от меха. Другие будут говорить Вам о Ваших высоких духовных качествах, еще другие - о хорошем сложении. Может быть! - А для меня - только огненность (лисьего хвоста). Но мех - разве меньше? Мех - ночь, логово, звезды, вой - (логос и логово) - и опять просторы...

Мой нежный! - (От присутствия которого мне нежно: дающий это великое блаженство: быть нежной, смежить руки".

Самое интересное, что писала эти строки Цветаева человеку, с которым только что познакомилась. Редактору берлинского издательства "Геликон" Абраму Григорьевичу Вишняку.

Это вообще было в ее натуре. Страсть охватывала мгновенно. Встретив кого-то, кто казался ей воплощением качеств, которые она искала в людях, Марина Ивановна начинала совершенно искренне верить, что наконец-то ей судьба предоставила того, кто ее может понять. Шел поток писем и стихов, в каждом - ураган чувств. Ее строки буквально обжигали - такая в них была сила. Интересно, что над письмами, как и над стихотворениями, она долго работала, правила, отделывала буквально по фразам. В этом одна из загадок ее гения - как при столь тщательной шлифовке она сохраняла невероятную, поразительную импульсивность в каждой строке.

Познакомил Вишняка с Цветаевой Илья Эренбург. Вишняк, сын фабриканта, прекрасно знал и понимал литературу. Его издательство "Геликон" выпустило книгу стихов Марины Ивановны "Разлука", когда Цветаева еще была в голодной и ледяной Москве.

Почти сразу после приезда в Берлин в мае 1923 года, когда Советская Россия уже была, казалось, навсегда позади, Цветаева с маленькой вундеркиндкой-дочерью Ариадной стали заходить в редакцию "Геликон" к Вишняку. Они гуляли, беседовали, читали стихи, а ночью Цветаева садилась за письма:

"Но ты видишь: мы расстались почти сурово. (Первые птицы. Мой с Вами час!) Я могу без тебя, я не девочка, и не женщина, мне не нужны ни куклы, ни мужчины. Это я и раньше знала. Теперь я знаю одно: то, чего не хотела - и то, чего не хотела знать.

Может быть, ты скажешь - такой мне не нужно. Иду и на это. На одно не пойду: ложь. Я хочу, чтобы ты любил меня всю, какая я есть. Это единственное средство (быть любимой - или нелюбимой)".

Одновременно писались и стихи: "Ищи себе доверчивых подруг, /не выправивших чуда на число. /Я знаю, что Венера - дело рук, /Ремесленник - и знаю ремесло..."

Надо сказать, что Вишняку можно быть благодарным лишь за то, что благодаря ему на свет появились эти слова. Хотя и без этого он сделал достаточно. В "Геликоне", к примеру, были изданы "Записки чудака" и "Путевые заметки" Андрея Белого, "Темы и вариации" Пастернака. Потом, во Франции, Абрам Григорьевич приложил массу усилий для того, чтобы появились альбомы Руо, Цадкина, Анненкова.

Увлечение Цветаевой прошло очень быстро. Была какая-то не совсем понятная история между ним, его женой и лучшим другом Эренбургом, о которой есть довольно путаный рассказ самой Цветаевой в одном из писем. Как и многие другие, Вишняк оказался не тем, кого она себе придумала.

Потом был отъезд в Прагу, переписка по издательским делам, выход книги "Ремесло", сорвавшиеся переговоры об издании новой - во Франции, куда Абрам Григорьевич направился вслед за полным крахом русского издательского дела в Берлине. Он достаточно отошел от русской эмигрантской жизни и с Цветаевой не встречался.

В 1932 году Цветаева, судя по всему, предвидя повороты своей жизни, начала записывать в сводные тетради то, что ей казалось наиболее важным. Сюда вошли и письма к Вишняку. Тогда же у нее возник замысел издать их по-французски, для чего она и сделала перевод.

С тех пор исследователям Цветаевой был известен только французский текст. Об оригинале на русском никто долго не имел понятия. И именно русский вариант должен был стать главной жемчужиной книги, отлично подготовленной Юрием Клюкиным, разыскавшем в Европе сына Вишняка. Но его чуть-чуть опередила Елена Коркина, опубликовавшая письма в составе "неизданного" - сводных тетрадей Цветаевой, вышедших большим томом в издательстве "Эллис Лак".

Впрочем, ценность этой книги, которую благодаря прекрасной подготовке и оформлению просто приятно взять в руки, это ничуть не снижает. Остается только еще и еще раз окунуться в бездонный мир импульсивных слов Цветаевой.

"Я всегда предпочитала быть узнанной и коримой, нежели придуманной и любимой. Увидьте меня всею зоркостью Ваших глаз или идите "создавать" Вашу подругу жизни... А я, я уже сотворена и сотворил меня Господь. Довольно и одного такого творения. Такого Творца".

Абрам Вишняк, к которому обращены были эти слова, погиб в фашистском концлагере. Его, как и Цветаеву, тоже раздавила эпоха. Но остались письма. Ведь рукописи не горят.