Вышел немец из тумана

Шутовство – дело невеселое... Николай Неврев. Шут (Опальный боярин). 1891. Вятский художественный музей им. В.М. и А.М. Васнецовых, Киров

Три источника, три составные части

Анекдоты об историческом бароне Карле Фридрихе Иерониме фон Мюнхгаузене (1720–1797), немецком дворянине и офицере на русской службе, ходили еще при его жизни. Биография барона, кстати говоря, неплохо документирована. Сохранился и дом, где он родился и умер, – в городке Боденвердер в Нижней Саксонии. Но между историческим прообразом и литературным героем есть, конечно, существенная разница.

Анонимные шванки (жанр немецкой народной литературы, краткие истории анекдотического, сатирического либо назидательного характера) о нашем герое впервые появились в берлинском журнале Vademecum für lustige Leute («Путеводитель для веселых людей») в 1781 году. Барон там именовался Herr von M-h-s-n, то есть был укрыт под аббревиатурой инициального типа.

Четыре года спустя, в 1785-м, Рудольф Эрих Распе, опять же анонимно, издал в Лондоне на английском языке «Рассказы барона Мюнхгаузена о его изумительных путешествиях и кампаниях в России». Здесь анекдоты о бароне были дополнены новыми эпизодами и соединены в связное повествование. От этой книжицы обыкновенно и отсчитывается рождение Мюнхгаузена как литературного героя.

Распе и сам был человеком авантюрной складки, а также заядлым рассказчиком. Родился он в Ганновере, изучал естественные науки и филологию, занимал посты профессора в Карловом университете в Праге и смотрителя антикварного и монетного кабинета в Касселе. Когда обнаружилась пропажа предметов из коллекций оного кабинета, бежал в Англию. Издал ряд трудов по геологии и археологии, был членом британского Королевского общества. Мечтал заложить угольную шахту, но скоропостижно умер в Ирландии от сыпного тифа. Между делом написал также рыцарский роман «Херман и Гунильда» (по-немецки). Таким был второй родитель нашего героя.

Распе впервые наметил и важные черты характера барона – в частности искреннее неприятие им всяческой лжи. В книге Распе отмечают заимствования из Лукиана (путешествие на Луну) и Свифта (осада Константинополя и др.). Отдельные детали одолжены и в других источниках. Скажем, эпизод с рожком ямщика, который, оттаяв, стал издавать трубные звуки, восходит к роману Рабле.

Книга Распе имела успех: в короткое время вышло пять изданий. Тогда на своего национального героя снова обратили внимание в Германии. Это сделал Готфрид Август Бюргер, известный поэт, автор баллад и песен, участник движения «Буря и натиск», или «Штурм-унд-Дранга». Он взял книжку Распе за основу и вольно пересказал ее по-немецки (1786, 2-е расширенное издание 1788). И добавил еще ряд эпизодов, без которых мы уже не можем представить житие барона. Это, в частности, истории о восьминогом зайце; о полете на утках; о полете на ядре; о половинке лошади; о том, как барон вытянул себя вместе с конем из болота за волосы; о ловле медведя на мед при помощи тележного дышла и др.

По уверениям исследователей, Бюргер также изрядно углубил образ барона-правдолюбца, обогатив его психологическими тонкостями и риторическими красотами. Так что Бюргер вполне может считаться третьим родителем Мюнхгаузена. Хотя обыкновенно на обложках книжек о бароне выставляют лишь имя Распе.

Шванки о Мюнхгаузене публиковал также Генрих Шнорр, младший современник Распе и Бюргера. Они по традиции включаются в академические издания, но большого влияния на образ барона уже не имеют.

Русские переводы и переложения

В России книжки о похождениях барона (более или менее русифицированные, под названием «Не любо не слушай, а лгать не мешай») издавались с 1791 года. Первый перевод принадлежит перу Николая Осипова, плодовитого литератора и служащего Тайной канцелярии. Этот Осипов известен также как автор пародийной поэмы «Вергилиева Энеида, вывороченная наизнанку» (1791–1796). Поэма Осипова, в свою очередь, была переложена Иваном Котляревским на малороссийскую мову и считается первым литературным произведением на украинском языке.

Полную библиографию русских переводов, составленную Аркадием Макаровым, можно отыскать в издании «Приключений барона Мюнхгаузена» 1985 года (М., «Наука», серия «Литературные памятники»).

Популярный пересказ для детей Корнея Чуковского впервые появился в 1928-м и многократно переиздавался. Чуковский дает фонетическую и «упрощенную» транскрипцию фамилии барона – Мюнхаузен. Впрочем, она опирается на почтенную традицию: уже в предисловии Распе к первому изданию его книжки давались оба варианта – Мюнхгаузен и Мюнхаузен.

Детская версия Чуковского как бы распадается на две части. Первая – это похождения барона в России и в турецком плену, с хрестоматийными эпизодами, сюжеты которых легли в основу многочисленных памятников и статуй (барон на ядре, барон на половинке лошади и пр.). Эту часть похождений, военных и охотничьих, можно сравнить с подвигами Геракла.

Вторая часть книжки Чуковского – это экзотические странствия барона (Египет, Китай, Луна, Америка, Гибралтар, фантастический Сырный остров и др.), напоминающие скорее путешествия Одиссея или Синдбада-морехода.

Изрядно модернизирован образ барона в известном телефильме «Тот самый Мюнхгаузен» (режиссер Марк Захаров, сценарий Григория Горина, 1979). Барон в исполнении Олега Янковского – романтический герой, парадоксальный и отчасти циничный философ, снисходительно-усталый бунтарь против лицемерных нравов и филистерских порядков. Он очень далеко ушел и от Мюнхгаузена немецких шванков, и от героя Распе и Бюргера – изощренного, но простодушного рассказчика.

Как барон пустил корни в России

В Петербурге на 7-й линии Васильевского острова, улице парадной и в среднем своем течении пешеходной, стоит памятник бомбардиру Василию Корчмину, начальнику островной батареи Петровской эпохи. В его честь якобы и назвали Васильевский остров.

На самом же деле это название впервые упоминается в 1471 году в новгородских грамотах. Поэтому бомбардир Корчмин и глядит самозванцем наподобие барона Мюнхгаузена. Он изображен в треуголке, с усами и намеком на мушкетерскую бородку (хотя в XVIII столетии военные бород не носили), с длинным чубуком в руке, верхом на бронзовой пушечке.

Василий Корчмин был видный деятель своей эпохи: дослужился до генерал-майора. Инженер и алхимик, главный государственный фейерверкер, изобретатель огнемета. А также шпион, исполнявший деликатные поручения императора. Царь Петр будто бы сказал про него: «Детина, кажется, не глуп и секрет может снесть». Эта авантюрная жилка, а также пристрастие к пороховому зелью, безусловно, сближают Корчмина с Мюнхгаузеном.

Настоящий Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен служил по военной части в Риге и ее окрестностях (и дослужился до ротмистра кирасирского полка). Но в самом начале своей российской карьеры он состоял пажом при особе принца Антона Ульриха Брауншвейгского в Петербурге. Где жили пажи будущего российского генералиссимуса и холмогорского узника, доподлинно неизвестно. На Васильевском селилось много немцев, но это были по большей части купцы и мастеровые.

На углу 7-й линии и Среднего проспекта, против павильона метро, имеется также памятник петербургской конке. Интересно, что ставился он по частям. Сначала из небытия возник исторический вагон. Затем в него впряглись бронзовые лошади. А позднее появился и кучер, ведущий их в поводу. Чем-то это напоминает рассказы барона Мюнхгаузена: тут половинка коня, там лошади на колокольне.

Есть в Петербурге и статуя, прямо изображающая барона, который вытягивает себя за косицу из болота. Она стоит во дворе на углу Невского проспекта и Пушкинской улицы. Художественными достоинствами не изобилует, историческими еще менее (во времена Мюнхгаузена эта часть Невского еще не была застроена). Зато как-то соотносится с главным петербургским мифом, изображающим противостояние болота и гранита.

Почему Мюнхгаузен так прижился в России, объяснить нетрудно. Во-первых, карьера его началась на русской службе, и здесь он совершил самые известные свои деяния. Во-вторых, немцев в России было много. Причем как доморощенных (питерских и балтийских; территория будущего Петербурга входила в ареал расселения немцев по берегам Балтики), так и импортных (всякого рода специалистов и переселенцев-колонистов).

Какие-то существенные черты немецкого характера литературный барон, похоже, и воплотил. Скажем, Гуго Пекторалис, герой известного рассказа Лескова «Железная воля», похоже, именно от Мюнхгаузена унаследовал и необыкновенное упрямство, и склонность к фанфаронадам («Он был хороший охотник и лгал не много, но так как его железная воля, разумеется, и здесь имела свое место, то рассказ, сам по себе и весьма невинный, выходил интересен и забавен»).

За редким исключением, только в Германии и в России (точнее, на территории бывшего СССР – Москва, Калининград, Саратов, Сочи, Иркутск, Ессентуки и др., а также Минск и Витебск в Беларуси, латвийская деревня Дунте, Бендеры в Приднестровье, украинские Кременчуг, Хмельницкий и др.) барону Мюнхгаузену ставят памятники.

Набросок типологии

Мой приятель поэт Максим Уколов рассказывал. Когда его в детстве спрашивали, кем он хочет быть, он отвечал: военным клоуном. Очень ему нравились сразу две профессии, клоуна и военного. Хотелось их совместить.

Герои типа Мюнхгаузена и есть такие военные клоуны. Точнее, военные трикстеры.

Одиссей, царь Итаки, ветеран Троянской войны.

Русские былинные витязи Волх Всеславьевич, Хотен Блудович, Алеша Попович.

Монгольский богатырь Гесер-хан, герой плутовского эпоса.

Пиргополиник, герой комедии Плавта «Хвастливый воин». Образ этот породил множество подражаний: в итальянской комедии дель арте даже появился постоянный персонаж Капитан – прямой предшественник нашего барона.

Панург, герой Рабле Он также участвует в боевых действиях, хотя это не главное его занятие. Кроме того, Панург полиглот и драгоман, то есть военный переводчик. Это его качество позднее унаследует бравый солдат Швейк.

Странствующий рыцарь Дон Кихот, шут поневоле, уделивший часть плутовского амлуа своему оруженосцу Санчо.

Симплициссимус, герой монументального романа Гриммельсгаузена. Солдат, затем гусарский офицер. А также пастух, вор, шут, повар, охотник, актер, лекарь, разбойник, мушкетер, пилигрим, нищий, робинзон, отшельник и маг.

Пан Заглоба, герой исторической трилогии Генрика Сенкевича, хвастливый воин-шляхтич. Дослужился до региментария, то есть командира группы войск.

Тиль Уленшпигель, лазутчик в тылу врага, позднее партизан на суше и на море. Как и в случае с Мюнхгаузеном, Тиль сделался сначала героем немецких и фламандских шванков и народных книг. Но у Шарля де Костера этот образ получил поистине монументальное завершение.

Д’Артаньян, капитан королевских мушкетеров. Вообще-то и его друзья – пьяница Атос, лицемер Арамис, дебошир Портос – исполняют отчасти плутовские роли. Другой пример такой команды трикстеров – «красные дьяволята» (герои повести Павла Бляхина, вольно экранизированной Иваном Перестиани). А также их наследники «неуловимые мстители» (герои кинотрилогии Эдмонда Кеосаяна).

Полковник Скалозуб у Грибоедова.

Генерал Иволгин и капитан Лебядкин у Достоевского.

Капитан Сорви-голова, юный герой романа Луи Буссенара.

Бравый солдат Швейк.

Красноармеец Бумбараш у Гайдара.

Красный кавалерист Макар Свирепый – герой и псевдоним обэриута Николая Олейникова в детских журналах.

Красный комдив Василий Иванович Чапаев, герой повести Фурманова и экранизации братьев Васильевых, затем ушедший в фольклор. Примерно такой же путь проделал поручик Ржевский: комедия Гладкова «Давным-давно» – экранизация Эльдара Рязанова – вал народных анекдотов.

(Были еще майор Пронин и штандартенфюрер Штирлиц, также эмигрировавшие в анекдоты. Но это все-таки герои другого типа: разведчики и шпионы, коллеги Джеймса Бонда. Военная специфика тут далеко не главная.)

Русские солдаты Василий Теркин и Иван Чонкин.

Кикутиё, герой фильма Акиры Куросавы «Семь самураев».

Баудолино, герой романа Умберто Эко.

Это самые известные герои, список можно расширить (в частности, за счет героев восточных сказок и китайских романов типа «Речных заводей»). Одни из них – скорее шуты и насмешники, другие – плуты и проказники. Если у военного трикстера сильнее выпячивается шутовская сторона, получается враль Мюнхгаузен или краснобай Швейк. Если плутовская – Бумбараш или Чонкин, которые больше действуют, чем говорят.

Но самый любопытный случай – подпоручик Киже у Тынянова, коллективный военный нуль-трикстер плутовского типа. Несуществующая эта фигура очень ярко демонстрирует, что плута или шута, как и короля, играет его окружение.

Кстати, памятник Мюнхгаузену в Центральном парке Калининграда – силуэт в виде пролома в чугунной пластине, с ядром между ногами – тоже изображает зияющее отсутствие героя.

Дело его живет

Титул «русского Мюнхгаузена» носил в свое время Дмитрий Цицианов, обрусевший грузинский князь. Ефим Курганов посвятил ему специальную монографию. Правда, этот герой на военной службе никогда не состоял. Зато знался со светлейшим князем Потемкиным и был среди основателей московского Английского клуба. Вот образец его творчества: «Уверял он также, что в деревне его одна крестьянка разрешилась от долгого бремени семилетним мальчиком, и первое слово его, в час рождения, было: «Дай мне водки!»

В каждой войсковой части и сегодня найдется солдат, прапорщик или офицер, который сделался героем баек. При этом шутовское поведение бывает свойственно и самым крупным военачальникам. Яркие примеры – фельдмаршалы Суворов и тот же Потемкин. Сталинские маршалы вроде бы были гораздо строже, но и среди них целый вал анекдотов сопровождал Семена Буденного или Ивана Баграмяна.

Но были среди русских военных и шуты в прямом смысле слова. Как поручик Преображенского полка Иван Балакирев, который подвизался при Петре Великом. Как отставной майор Голицын, который прославился при Анне Иоанновне.

Иван Балакирев происходил из старого дворянского рода. Поступил рядовым в Преображенский полк, дослужился до поручика. Побывал под пыткой и в ссылке, был в милости и немилости, но всегда на виду. Герой комедии Григория Горина «Шут Балакирев».

Вот характерный анекдот о нем. «По окончании с Персиею войны многие из придворных, желая посмеяться над Балакиревым, спрашивали его, что он там видел, с кем знаком и чем он там занимался. Шут все отмалчивался. Вот однажды в присутствии государя и многих вельмож один из придворных спросил его: «Да знаешь ли ты, какой у персиян язык?» – «И очень знаю», – отвечал Балакирев. Все удивились. Даже и государь изумился. Но Балакирев то и твердит, что «знаю». «Ну а какой же он?» – спросил Меншиков. «Да такой красной, как и у тебя, Алексаша», – отвечал шут».

В обширном княжеском роду Голицыных были фельдмаршалы и министры, губернаторы и градоначальники, декабристы и живописцы. Один из них угодил и в шуты. Михаил Голицын приходился внуком Василию Голицыну, фавориту царевны Софьи. В 1689 году вместе с дедом и отцом отправился в ссылку в Холмогоры близ Архангельска. В 1714-м семью возвратили из ссылки, а Михаила царь Петр послал учиться во Францию. Вернувшись на родину, князь Михаил был определен на военную службу, вышел в отставку в чине майора.

В 1729 году, после смерти супруги, Михаил Голицын выехал за границу, где принял католичество и женился вторично – не то на итальянке, не то на немке. Смена вероисповедания и стала причиной его бедствий. В правление Анны Иоанновны он вернулся в Россию и жил тихо, но императрица, узнав о вероотступничестве князя, взяла его в оборот. Его брак был признан незаконным, жену-иностранку выслали из страны, а князя определили в шуты. Видимо, что-то в его характере предрасполагало к такой карьере.

А поприще шута было именно карьерой. Одни состояли на военной службе, как Балакирев или Яков Тургенев, ротный Преображенского полка, «знатный воин и киевский полковник». Другие служили по придворной части. Шуты получали жалованье, поместья, денежные подарки. Сама близость их к царствующим особам казалась завидной.

Шутовскую службу князь Голицын нес восемь лет. Одно время состоял и при герцоге Бироне, фаворите императрицы. Был известен под прозвищами Квасник и Кульковский.

«Кульковский часто посещал одну вдову, к которой ходил и один из его приятелей, лишившийся ноги под Очаковом, а потому имевший вместо нее деревяшку. Когда вдова показалась с плодом, Кульковский сказал приятелю: «Смотри, братец, ежели ребенок родится с деревяшкою, то я тебе и другую ногу перешибу».

Безусловно, в ремесле шута были и унизительные моменты.

В 1740 году на Масленицу в Петербурге придумали устроить Ледяной дом. В этом потешном дворце устроили потешную свадьбу шута Михаила Голицына и дуры Авдотьи Бужениновой – не то калмычки, не то камчадалки. В этом леднике молодым пришлось провести брачную ночь. История эта описана в романе Лажечникова «Ледяной дом».

В заключение упомянем советского летчика-истребителя Ивана Федорова, прозванного новым Мюнхгаузеном. Он утверждал, что воевал в Испании, прошел всю Великую Отечественную, сражался в Корее. Сбил много вражеских самолетов, был представлен к звезде героя, но подрался на банкете в Кремле и лишился награды. Сбил немецкого аса Эриха Хартманна и взял в качестве трофея прусский рыцарский меч, найденный в кабине его самолета. Но историки утверждают, что Федоров сбил 13 самолетов в двух войнах, а в Корее не бывал. И с Хартманном они на фронтах никогда не встречались.

Тем не менее Федоров действительно воевал и побеждал врага. Да к тому же нашел способ войти в историю. Его россказни – разновидность того самого «тумана войны», который описывал известный теоретик Клаузевиц (кстати, еще один немец на русской службе).

А сценарий Григория Горина, по которому снят фильм «Тот самый Мюнхгаузен», начинается так: «Сначала был туман».