Мальчик с усами

Вернуть взятое в библиотеке не всегда получается. Василий Тропинин. Портрет мальчика с книгой. 1830–1840-е гг. Севастопольский художественный музей им. М.П. Крошицкого

– Ты такой же жулик, как твои родственнички?

– Я?..

Город наш был небольшой, библиотека – единственная, а фамилия – не из распространенных. Выяснилось, что здесь уже были записаны отец и мой старший брат. Оба числились злостными должниками: набрали книг и не вернули.

Я горячо пообещал библиотекарше не брать пример с родственников.

– Передайте отцу, что мы на него в суд будем подавать.

– Передам, – испуганно сказал я, расписался в формуляре и ушел домой, прижимая к сердцу «Тома Сойера».

Отца дома не было – он где-то отсутствовал, кажется, уехал в Москву сдавать сессию в Литературный институт, где учился заочно. Старший брат, узнав о случившемся, не придал истории большого значения.

– Знаешь? – сказал он мне со своими обычными менторскими нотками. – В Китае воровство книг не считается воровством.

Брат всегда общался со мной свысока. Он слыл вундеркиндом: читал с четырех лет, на контрольных по физике и математике задолго до звонка решал все четыре варианта. Личным распоряжением директора школы ему разрешалось на уроках читать художественную литературу. Я его способностями не обладал и страдал, когда меня (не в мою пользу, разумеется) сравнивали с ним – особенно в школе и дома.

– Правда? – удивился я.

– Правда.

По справедливости сказать, я некоторое время был порядочным читателем, читал книги и возвращал их вовремя.

Но потом сила рода возобладала.

Я не вернул в библиотеку «Всадника без головы», «Остров сокровищ» и «Похитителей бриллиантов».

И я стал третьим в нашей династии должником-книголюбом.

Позже мой брат стал должником на новом уровне. Он задолжал холодильник в прокате. К этому времени он женился, наплодил детей, вундеркиндство его куда-то делось. После ПТУ он работал монтажником связи. Брат не платил за прокатный холодильник несколько лет. Вот тогда дело и впрямь дошло до суда.

– Тебе чего, мальчик? – спросила судья, когда он зашел в зал.

– Я не мальчик, я ответчик, – обиженно ответил брат.

Он был невысокого роста, с узкими плечами и детским лицом. Усы он отрастил, чтобы не носить с собой паспорт: без документа ему не продавали сигарет.

Судья с удивлением выяснила, что этот «мальчик с усами» – отец троих детей. Она приняла решение в пользу многодетного отца: холодильник списать, пени не начислять.

Бывали же среди кромешного советского идиотизма проблески.

Отец и старший брат умерли.

Но одна из книг с печатью нашей городской библиотеки до сих пор хранится у меня в книжном шкафу. Это один из томов академического издания полного собрания Достоевского – «Бесы». У книги потертая обложка салатного цвета.

Вместе с книгой я храню свои детские впечатления: отец с восторгом что-то рассказывает моему брату о книге. (Меня в свои разговоры они не брали, считая олухом царя небесного.) Что именно говорил отец – не помню, но лицо его было озарено сакральным восторгом, будто в книге той заключалась великая тайна.

Желая постичь ее, я многократно брался за «Бесов», но бросал – не шло. Это стало моим обрядом инициации, элевсинскими мистериями.

В очередной раз взял «Бесов» с собой в командировку в Тверь. Там выпивал с генералом после (до и во время) интервью, напился до свинского состояния, подрался, потерял зуб и заблевал весь номер для иностранных курсантов в военной академии, куда меня за руки и ноги принесли два подполковника. Проснувшись в номере, я пытался восстановить события вечера, и последнее, что помнил, – как кулак с большими ворсистыми пальцами летит мне в лицо.

Я смутно припоминал, что, кажется, этот ворс на пальцах принадлежал моему руководителю, который выпивал с нами третьим.

Слава богу, телефон мой нашелся под кроватью.

Я позвонил руководителю и спросил: что было?

– Все плохо, – скупо ответил он мне сдавленным голосом. – Иди работай.

– Генерал жив? – уточнил я.

– Жив, но очень болеет. Сказал: «Что же вы со мной сотворили».

Спустя время, когда я узнал, что прототипом Скотопригоньевска для Достоевского послужила Тверь, я подумал – все сошлось.

«Бесов» я все-таки осилил. Кажется, с третьего раза, когда младшая дочь попросила помочь ей написать студенческое эссе по Достоевскому.

– Пап, – сказала она потом, – преподша написала, что эссе хорошее, только «Аминь» твое она подчеркнула красным.