Молчи, грусть, молчи

По мнению некоторых, Вера Холодная была не столько актрисой, сколько красивой натурщицей.  Фото 1916 года

Петр Чардынин создал салонную мелодраму «У камина» (март 1917 года) по мотивам цыганского романса («Ты сидишь у камина и смотришь с тоской, как в камине огни догорают…»). Известный режиссер сам избрал для киноинсценировки модную «художественную песню». (Некий намек на сюжетные ходы фильма можно увидеть и в утонченной повести Александра Дружинина «Полинька Сакс».) 

Кинозрителю не приходилось напрягать воображение: Чардынин кинематографически овладел фактурой популярного текста и заинтриговал игрой смыслов. Испытание романсом он прошел как режиссер чувств. Русское кино и в закатные месяцы своей истории оставалось территорией поиска, творческих новаций.

Картина «У камина» венчала цыганскую тему в русском кино досоветского периода, наследованную из литературы (наиболее ярко на экране были представлены новеллы Проспера Мериме и произведения Александра Пушкина). Повсеместно фиксируя «шаляпинские очереди» у кинотеатров в течение 90 дней (Одесса), 100 дней (Харьков)… репортеры пытались осмыслить исключительный успех киноверсии романса, разрешая тайну «загадочной славянской души» героини в исполнении королевы русского экрана Веры Холодной. Элегическая грусть «артистки-красавицы» на грани фатализма, любовь и скорбь об утраченном счастье вызывали сопереживание в разных слоях русской публики времен Первой мировой войны. По уже сложившейся традиции личность Холодной и кинообраз ее героини воспринимались в злободневном измерении.

«На одном полюсе – «неволя душных городов», на другом – непритязательная, убогая, примитивная, но свободная жизнь кочующего табора («Цыгане» А.С. Пушкина). В этой художественной оптике была изрядная доля иллюзорной утопичности, – обозначает духовный ландшафт «жестокого романса» культурологическая мысль, – в России цыганская струя столь мощно влилась в национальную культуру, что стала важной частью мифа о русской душе… Россия познает себя в зеркале иных культур, в диалоге с ними».

Холодная выступила в образе Лидии Ланиной, оказавшемся столь же значимым в фильмографии актрисы, как и образ Елены, созданный ею в тургеневской экранизации «Песнь торжествующей любви» (реж. Евгений Бауэр, 1915 год). Произошло даже невероятное: боевик «У камина» прибавил славы Холодной, так как впервые в истории русских киносеансов вавилонское столпотворение у касс в жару и дождь, днем и ночью регулировалось отрядами конных драгун, хотя в это время русский экран был заполнен действительно сильными фильмами.

Лента «У камина» была снята на кинопредприятии Дмитрия Харитонова, «крестного отца» первой визуальной версии романса Сергея Донаурова «Пара гнедых». Смелый киноделец на картине «У камина» впервые апробировал свою «систему звезд», воспринятую в 20-е годы прошлого столетия американским кинематографом.

По замыслу Чардынина, случайно услышав мелодию романса «У камина», Лидия постоянно ее напевает. И сюжет ленты органично выстраивался на метафорах со смысловыми аллюзиями фабулы, известной публике Серебряного века. Романс образовал стиль фильма, его «цвет печали». Прелестным минорным пением Лидии наслаждается ее муж, важный сановник. Его в изысканно романтическом плане представил на кинополотне король русского экрана Витольд Полонский, отец Вероники Полонской. Актеры изобразили на камеру «сладкую жизнь» по-русски: чистые старомодные отношения супругов. Безмятежно счастливый муж просит обожаемую Лидию спеть цыганский шлягер своему другу князю Юрию Печерскому, зашедшему с сестрой на огонек. Разумеется, благородный отпрыск голубых кровей страстно влюблен в жену своего друга детства, о чем никому еще не известно.

Импозантный Владимир Максимов, премьер Малого театра, начал партию князя в сдержанных аристократических тонах обреченного на неразделенную любовь рыцаря Прекрасной Дамы. Но когда Лидия, стоя у камина в красивом платье в позе античной статуи, взяла трагические ноты романса, глаза князя, обращенные к зрителям, выдали его чувства. И «жестокая мелодрама» стала развиваться по законам жанра: муж уезжает в командировку, князь объясняется в любви и получает решительный отказ глубоко порядочной Лидии. Печерского «поражает сладкий яд безумия». Но княгине удалось уговорить брата не стреляться, а развлечься, пригласив Лидию на загородную прогулку и обед в ресторане «Яръ».

Их роковая встреча, дуэль чувств с изысканными манерами происходит на фоне цыганских струн и аккордов, ассоциировавшихся у публики с текстом романса «У камина». Лидия забывает о долге. Внутренняя драматургия лица Холодной и на этот раз создала из нее магическое существо. Актриса на нескольких длинных кадрах полнокровно выразила эмоции, которые в сценарии были выражены одним словом – отчаяние. Ее невербальная информация подымала зрителя над обыденностью, одухотворяла публику великой иллюзией.

Актриса в совершенстве владела и diminuendo, и crescendo эмоций. Их ритм и темп создавали визуальную целостность ее киноязыка. Все интонации были значимы в экранной лексике Холодной. Именно они и прочитывались современниками Александра Блока и Ивана Бунина. Стилевая законодательница Серебряного века, актриса возвела свою индивидуальную трактовку экранного исполнения в абсолют. Благодаря ее игре кинематограф решал главную проблему – Десятая Муза обретала свой язык.

Возвращается из командировки муж, он стоически выслушивает немудреную исповедь Лидии, дает ей развод и томится в скорбном одиночестве. Любя жену, поседевший и резко постаревший муж грезит у камина об утерянном счастье, вспоминая судьбоносный романс (это был повтор кадра, открывающего фильм). Страдает в глубокой печали и Лидия, обожая мужа и не зная пути назад. За минутную слабость измученная одинокая женщина расплачивается жизнью. В финальной сцене у гроба хрупкой и нежной возлюбленной стояли два безутешных друга…

«Героиня В.В. Холодной выдержала искус: в огне экранной любви закалилась. Образ героини, любящей и жертвующей собой, просто и искренне передается артисткой, – рецензировал журнал Иосифа Ермольева «Проектор». – Лирические переживания гармонируют с ее трогательным образом. Без резких движений, шероховатостей артистка показала, что она может чутко и искренне передавать образ любящей».

На этот фильм стояли в очередях, но он не сохранился.  Кадр из фильма «У камина». 1917

Критика хвалила операторское мастерство Чардынина, особенно оптические эффекты в аллегорических кадрах. Профессор Юрий Желябужский, сын Марии Андреевой, «с фотографической точки зрения» определял визуальную инсценировку «У камина» как «выдающийся фильм».

«Каминная» эпопея, навеянная цыганским романсом, не отпускала зрителей. Харитонов был вынужден профинансировать сиквел «Позабудь про камин – в нем погасли огни» (ноябрь 1917 года). Чардынин ввел в него цирковую коллизию, рискованный акробатический номер «игры со смертью». Новый сентиментальный боевик превзошел все ожидания. Коммерческий успех сиквела родил идею третьего фильма – «Камин потух».

Но у русской киновольницы уже не было времени… 20 февраля 1919 года Веру Васильевну Холодную похоронили в платье Лидии Ланиной – героини экранизации «У камина».

Легендарную картину погубили бюрократическая тупость и вседозволенность: протоколом № 2246 от 1924 года Главрепетком запретил фильм и снял его с репертуара кинотеатров: вкусы ценителей первой русской артистки экрана «на территории пролетарской диктатуры» (Лев Троцкий) предавались забвению, они ассоциировались с «белогвардейскими консервами» (определение Дзиги Вертова). Большевистские вожди предписали пролетариату другие грезы.

«Все эти особняки господ Рябушинских, все эти лихачи и тройки, «Сказки любви дорогой», которыми дурманила народ буржуазная киношка, все эти… заунывные кабацкие песенки Вертинского, подъеденные молью шиншилловые пелерины… духи «Букет моей бабушки» – в архив, на свалку, а того лучше – сжечь, проклясть, забыть! – диагностировала Нея Зоркая. – Всему этому противостояли красные платочки комсомолок и огни ЛЕФа, бас Маяковского и обелиски в честь Свободы, посуда с росписями Малевича и проекты городов будущего. Стилевой конфликт двух эпох культуры был непримиримым. И казалось – мощная волна «Броненосца «Потемкин» смывает с экрана зыбкую, смутную тень минувшего».

«Молчи, грусть... молчи…»

Последним блокбастером отечественного кинематографа императорского периода стала экранизация модного романса «Молчи, грусть, молчи…», созданная по рецепту кинохита «У камина» (производство Дмитрия Харитонова). Несмотря на смуту, всероссийская премьера «Молчи, грусть... молчи…» («Сказка любви дорогой») произвела колоссальное впечатление в мае 1918 года. Картина стала «лебединой песней» кинематографа царского периода. Отечественная пресса назвала ее «безусловным событием сезона», способным «хорошо подкормить театровладельцев, вечно тоскующих о хорошем «гвозде» в репертуаре» и «достойным ознаменованием праздника русского киноискусства».

Сценарий салонно-психологической драмы о трагических судьбах людей во власти золотого тельца и сословных предрассудков принадлежит Петру Чардынину. Он был сделан на Веру Холодную под сенью романса, ставшего шедевром городского фольклора. Чардынин был и главным режиссером боевика (картина выпускалась к десятилетнему юбилею его работы в кинематографе). В постановке фильма «Молчи, грусть… молчи…» Чардынину помогали именитые режиссеры нашего экрана Чеслав Сабинский и Вячеслав Висковский.

Они наснимали чопорных лакеев в роскошных ливреях, блестящую сервировку яств в интерьерах богатых ресторанных апартаментов, чарующие цветные подношения и брызги шампанского. Эти клишированные кадры в тренде киномоды вековой давности должны были усугубить тему полного бесправия маленького человека в угаре «бешеных денег» или обаятельного богатства. И, разумеется, в фильме присутствовали монтажные перебивки из ярких автомобильных фар, разрезающих темноту. Но не этот визуальный каталог буржуазного быта украсил визуальную инсценировку.

Напряженный сюжет из жизни музыкального эксцентрика Лорио и его партнерши Полы в разнохарактерных социальных обстоятельствах умело разыграли Холодная и Чардынин. Особенно в памятной сцене пения на улице – предвестнице «неореализма». Их кинодуэт оттеняет представительный ансамбль фрачных актеров: Витольд Полонский, Владимир Максимов, Осип Рунич, Иван Худолеев, Константин Хохлов. Все премьеры русского экрана получили роли, органичные своим «художественным темпераментам». В рекламных фотолистовках, разошедшихся почти миллионным тиражом, значился и Иван Мозжухин.

На героине Холодной – эффектной пьеретте Поле – концентрируются фабульные перипетии кинодрамы по романсу. В ней Чардынин, как в матрешку, вложил один сюжет в другой. Талантливая цирковая артистка, уйдя от старого больного обнищавшего мужа Лорио, легко становится на ярмарке тщеславия дорогостоящей игрушкой с альковными перспективами. Втянутая в губительный водоворот героиня Холодной с застенчивым изяществом удовлетворяет прихоти толстосумов. В бездне порока она ищет прекрасную «сказку любви дорогой». Но каждый раз время фильма движется по роковому жизненному кругу. Актриса избегает моралите, работая на нюансах подтекста, демонстрируя мир человеческой души.

Шикарная Пола испытывает трагические преломления преступной совести, как всегда, «любя по-настоящему». Мотивы вины не покидают ее. Она страдает от незаконности и обреченности своего счастья. «Лицо В. Холодной исключительно благородно. Оно редко лжет, – наблюдал современник, – и то, о чем оно говорит, почти всегда бывает неподдельно искренно… / Натурщица! Саломея, встреченная на бульваре. Мадонна, продающая газеты…

В этом, вероятно, разгадка тайны о призванных творить на экране / объяснение исключительной удачи на экране В. Холодной, несмотря на ее артистический дилетантизм».

Лицо Полы в старину назвали бы «колдовским». Оно и сегодня, через такое количество лет, пробуждает сильные чувства. Пола – одно из самых красивых созданий Холодной, принесшее ей головокружительный успех. Образ, о котором говорится в романсе, прорастает и сквозь чувства персонажей инсценировки, изображаемых мастерами киноискусства. Это была достойная свита королевы экрана.

Так, Максимов на киносъемках часто импровизировал за роялем на текст: «Тоска, печаль, надежда ушла, друга нет, неприветно вокруг. В ночной тишине я слышу рыданья, стон души о разбитой любви…» Актер с консерваторскими корнями пытался через мелодику пробиться к глубоким переживаниям своего героя – художника Волынцева (он пишет с Полы портрет в образе Саломеи). Холодная в неотразимых туалетах под максимовский аккомпанемент создавала хореографический рисунок роли. «Кинокрасавица» и сама хорошо пела романсы, владела роялем. В мелодии меланхолического романса Максимов искал жест, мимику, яркость сдержанной позы.

В этой картине-романсе был вознесен в ранг кинозвезды Рунич. Он выступил в роли Зарницкого, присяжного поверенного, к которому уходит, спасаясь от обидчиков, Пола. Она хранит в душе неисходную грусть и мечту о настоящей любви. Но Зарницкий, глубоко сострадающий Поле, – страстный игрок. У него нет ни гроша. Если Лорио пытался избавить Полу от нищеты, уговорив ее принять предложение коммерсанта Прахова (актер Худолеев), то Зарницкий в поисках денег идет на кражу векселя у своего друга богатого барина Телепнева (актер Полонский). Он стреляет в Зарницкого, не узнав в гнусном воре друга… Пола достается Телепневу. Затем в плену миражей уходит к Волынцеву и умирает под звуки скрипки верного Лорио: «Молчи, грусть, молчи! / Не тронь старых ран, / Сказку любви дорогой / Не вернуть, не вернуть никогда!..»

«Поэтика салонно-психологических мелодрам и фильмов в духе «жестокого романса» сбоя в ту пору не ведала, и кинематограф лихорадочно разрабатывал эту поистине золотую жилу. Фильмы-романсы – исключительно русская традиция, – анализировал старинный киноопыт Одиссей Якубович-Ясный. – Россия, внимая ужасам войны, создавала свой кинематограф. Предметом торга становится красота. И как результат – трагическая отчужденность, смерть… В сущности, эта коллизия, тонко прочувствованная Верой Холодной в жанре «жестокого романса», позднее у других мастеров обретает право на жизнь и в высокой драме, и социальной трагедии. / Время открывает художника, но оно же и «закрывает его»…»

В юбилейном экспромте Чардынин вновь нарушил каноны мелодрамы трагической кодой и сделал ставку на «серийность» образа королевы кино. И вновь Константин Паустовский поставил имя Веры Холодной рядом с именем Сары Бернар. А на русском экране Холодная вновь победила Асту Нильсен, Франческу Бертини, Хенни Портен, Мери Пикфорд…

Резким монтажом эпизодов нищего и салонного существования Полы (поддержанным музыкальным сопровождением картины) Чардынин предвосхитил излюбленный прием советского киноавангарда (сталкивания антитез народного бедствия и разложения привилегированных сословий). Он испестрил фильм американскими (крупными) планами.

«Королева экрана»

Так называется музыкальная миниатюра 1919 года композитора Макса Кюсса, посвященная светлой памяти незабвенной артистки.

О женском символе кинематографа Серебряного века Юрий Олеша писал: «Вера Холодная – королева призрачного и великолепного трона. «Королева экрана». Я не знаю, кто она: нежно ли ее сердце, проста ли душа. Но я знаю, что чуткий, нервный поэт Вертинский посвящал ей свои песенки – этот прелестный бред…»

По обрывочным свидетельствам очевидцев удалось выяснить, что арриэтку «Ваши пальцы» инсценировал для кинематографа в 1917 году Яков Галицкий, а год спустя свою визуальную версию представил Борис Светлов. Видела ли эти «экрраниэтки» их героиня? Наверное, уже не узнать. Они отозвались в пьесе «Дни Турбиных» Михаила Булгакова. Так, описывая киевские события декабря 1918 года в Александровской гимназии, драматург устами штабс-капитана Виктора Мышлаевского велит юнкерам: «Веселей!» Курсанты вспоминают «свою Верочку», «сладостную легенду» (выражение Федора Сологуба) из истрепанных кинолент, соединяя романс Вертинского с запомнившимися кинокадрами. Далее полковник Алексей Турбин велит юнкерам бежать и скрываться по домам…

Петр Чардынин в 1918 году, перед отъездом кинотруппы Дмитрия Харитонова из Москвы в Одессу, опубликовал в «Киногазете» о Вере Холодной статью «Королева». Ее заключительные строки оказались пророческими: «У нее нет позы; но в каждом ее движении – музыка, пластика в каждом жесте / я почитаю для себя величайшим счастьем, что хоть частичка сияния ее падает на ее старого режиссера, и словами Несчастливцева я скажу: «Ты войдешь на сцену королевой и сойдешь королевой…»

Экранизациями романсов «У камина» и «Молчи, грусть… молчи…» закончилась русская тетрадь отечественного кинематографа.