Михаил Делягин
Когда кончается терпение...
Фото Романа Мухаметжанова (НГ-фото)
Культура, определяющая нашу принадлежность к тому или иному обществу и цивилизации, – главный фактор конкурентоспособности. Уже скоро крушение сгнившей клептократии в ходе системного кризиса приоткроет нам «окно возможностей», даст шанс на мучительное, но возрождение российской цивилизации. Забыв свою специфику, мы упустим это золотое время и вновь, как на рубеже 80–90-х годов, уничтожим свою страну и себя вместе с ней. Мы должны «познать самое себя»: определить хотя бы основные черты русской культуры, программирующие наше поведение.
Ведь культура – это генотип общества: ее базовые черты не меняются. Все русское время, начиная с Киевской Руси до дней сегодняшних, скреплено единой русской культурой.
Отсутствие границы гуманизма
Носители большинства культур отделяют «своих», «равноправных себе» людей от «чужих», на которых гуманистические принципы, даже формально признаваемые, на деле не распространяются. Ряд культур считает людьми лишь кровных родственников, мужчин, соплеменников или единоверцев. Порой «граница гуманизма» проводится и по социальному признаку.
Современная американская политическая культура, похоже, признает людьми лишь тех, кто живет в признаваемой американским государством демократии, или в стране – его союзнике, или искренне (с точки зрения этого государства) стремится к западной демократии. Все эти критерии субъективны и определяются интересами США. В зависимости от ситуации одни и те же люди могут становиться безупречно «своими» и выталкиваться за «границу гуманизма», где их можно «вбамбливать в каменный век» и морить химическим оружием, как тараканов.
В подчинении картины окружающего мира конкретным интересам кроется один из секретов эффективности американского общества – как и одна из причин ненависти к нему.
Русская культура – едва ли не единственная, носитель которой a priori воспринимает как человека в социальном смысле слова любого, являющегося человеком биологически. Именно в этом наиболее полно выражается ее всеохватывающий, космический характер. Этот подход настолько органичен для нас, что мы не сознаем его уникальность, а когда нас начинают резать, как баранов, или морить либеральными реформами, мы обвиняем конкретных «врагов» в «бесчеловечности». Но проблема не в «бесчеловечности» конкурентов, а во «всечеловечности» русской культуры. Ведь Россия формировались именно за счет признания «своими» людей других наций и религий. Это наш образ жизни, наш метод экспансии.
Россия еще во времена Московского царства складывалась как «политическая нация»: как сообщество людей, объединенных ценностями (и даже не образом жизни), и потому открытое для всех, готовых разделять эти ценности. Поэтому мы и считаем равным себе не просто «своего», но всякого, кто может стать «своим».
Всечеловечность русской культуры делает недопустимыми активизировавшиеся попытки оскопить Россию по границам исторически населенных этническими русскими регионов. Порочность этой идеи, продвигаемой именно либеральными фундаменталистами, заключается даже не в попытке отдать наши нефть и газ Китаю, а в отрицании русской культуры, ее всечеловеческой сущности, требующей считать «своим» любого, кто осознанной подлостью не доказал обратное.
Отсутствие понятия абсолютного зла
Беспрецедентная открытость русской культуры проявляется и в отсутствии в ней образа «абсолютного зла». Зло для нас почти всегда относительно. Возможно, это вызвано под игом Золотой Орды, которая была и злом, и объектом сотрудничества: достаточно вспомнить, как «добрый молодец» договаривается с ее символом – Бабой-ягой.
Советская культура, в которую русская переплавилась ужасом Гражданской и Великой Отечественной войн, восприняла образ «абсолютного зла» – и это ожесточило ее. Это ожесточение продолжается и сейчас: место канувшего в Лету фашизма на глазах занимает торжествующее и потому вызывающее рост ожесточения новое абсолютное зло: либеральные реформаторы и клептократия как их естественное порождение и продолжение.
А ведь именно отсутствие «образа абсолютного зла» обеспечивает носителям русской культуры гибкость и способность вызывать к себе долговременную симпатию. Возможная утрата этого качества обеднит нас и снизит нашу жизнеспособность.
Справедливость как высшая ценность
Основополагающая черта русского национального характера – стремление к справедливости, к «правде», которая является самостоятельной ценностью, отделенной от практических интересов.
Носитель русской культуры подчиняется осознаваемой им справедливости беспрекословно, что открывает простор для манипуляций и мобилизации. Если мы сознаем то или иное невыгодное для себя явление справедливым, мы принимаем его как должное, а естественная для Запада защита своих интересов в этой ситуации воспринимается как нечто недостойное.
Русской культуре свойственно предпочтение справедливости не только перед личными, но и перед групповыми интересами (в том числе своей семьи), что приобретает иногда бесчеловечный характер.
Оно подразумевает требовательность (умеряемую ленью) к себе и окружающим. Пренебрегающий своими обязанностями человек, перекладывая свою часть общей ноши на остальных, пытается жить за их счет. Эта недобросовестность вычеркивает его из круга «своих» – и во многом лишает его универсальных для русской культуры человеческих прав, ибо «человек имеет права, пока исполняет свои обязанности».
Индивидуалистический коллективизм
Вся наша история – борьба стихийного индивидуализма (а русские – значительно большие индивидуалисты, чем даже американцы) и неосознаваемой потребности в насильственном внешнем объединении. Победа любого из двух начал разрушает общество, оказываясь временной. Эта внутренняя борьба – одна из движущих сил нашего развития. Ее генезис понятен.
Крестьянские хозяйства, в которых складывалась русская культура, экономически были по-европейски самодостаточными и потому были готовы стать первичной ячейкой общества, как это произошло в развитых странах Европы. Но, самостоятельные внутренне, они были уязвимыми внешне. Нападения кочевников, княжеские усобицы и татаро-монгольское иго создавали необходимость их внешней защиты.
Принудительное внешнее объединение (в том числе под воздействием объективных причин) свободных внутренне элементов – вот формула российского общества.
С экономической точки зрения эта формула выглядит как «индивидуальное исполнение коллективных обязанностей».
Гремучая, но гармоничная смесь конкуренции и солидарности, делая общество внутреннее разнообразным и тем самым гибким и жизнеспособным, создает предпосылки для невиданной эффективности. Однако это же свойство предъявляет и весьма суровые требования к качеству управления, значимость которого повышается из-за пассивности общества в «нормальных» обстоятельствах.
Внешнее объединение внутренне самостоятельных единиц, вошедшее в плоть и кровь русской культуры, проявляется и как симбиоз ее носителя с государством, самоидентификация отдельной личности как части государства. При этом права личности изначально воспринимаются ею самой как подчиненные интересам страны, воплощаемым в себе (до полного их поглощения) государством.
Симбиоз личности с государством носит заведомо односторонний характер и не дополняется даже попыткой симбиоза государства с личностью.
 С чего начинается Родина. Фото Алексея Калужских (НГ-фото) |
Русская слитность
Наши подонки совсем оборзели.
Обыденная критика
Государство – сверхценность русской культуры. Не наемный управляющий, не источник социальных гарантий, не служба безопасности. И уж, конечно, не пресловутый «ночной сторож» с министерской зарплатой и замком в Швейцарии, трепетно любимый либеральными фундаменталистами.
Государство – единственная форма существования русского народа, доступная нам на протяжении как минимум нескольких столетий. Социальная среда, в которой живет и развивается каждая «ячейка общества». Скрепа, обеспечивающая его существование и развитие.
Самые ярые нападки на ненавистную всему народу бюрократию включают описание ее как «нашу». Это не рабство – это неотделенность, слитность, симбиоз с государством отдельного человека и общества в целом.
Ощущение государства, даже явно враждебного личности, как «своего» – одна из самых поразительных особенностей русской культуры. Ее носители прощают руководителям страны (да и любым «начальникам», являющимся их отражениями) то, десятую долю чего они не прощают своим близким!
Само слово «начальствовать» – «давать начало», что свидетельствует едва ли не о божественных функциях, показывает непропорциональную роль внешнего (для индивидуума) управления для россиян.
Слитность с государством дает российскому обществу колоссальную силу, привычно для нашей истории позволяющую совершать невероятное. Именно в ней секрет эффективности и жизнестойкости носителя русской культуры, действующего «заодно» со своим государством.
Но она же делает нас не способными даже к простейшей самообороне в ситуациях «оставленности» государством. Когда же государство по тем или иным причинам становится врагом своего народа, носители русской культуры и вовсе оказываются беспомощными до «последнего предела». В этом, кстати, одна из причин высокой роли инокультурных элементов в массовых (и особенно массовых успешных) выступлениях против государства.
Симбиоз личности с государством неразрушим без разрушения самой русской культуры. Поэтому попытки внедрения в нашу жизнь без адаптации к этой ее особенности норм, основанных на отделении личности от государства (включая, увы, западные демократические институты), обречены на провал, а при временном успехе они ведут не к гуманизации, но к разрушению общества и уничтожению народа.
Уклонение от открытых конфликтов и «русский бунт»
Устав от вас, враги, от вас,
друзья,
И от уклончивости речи
русской┘
Марина Цветаева
Легендарное терпение принято объяснять легендарной же «властью пространств над русской душой». В России в отличие от Европы население редко «припирали к стенке» – почти всегда было куда бежать, и наша страна росла в основном именно за счет такого бегства. Терпение носителей русской культуры бросает вызов любой системе управления. Она видит: общество прощает ей почти все. Более того, в силу скудости ресурсов общество почти не тратит сил и на обратную связь с ней. В результате возникает ощущение безнаказанности любого произвола, отлитое в начале 2000-х в классическое: «Это быдло будет думать то, так и тогда, что, как и когда мы покажем ему по телевизору».
Но, действуя по этому принципу, управляющая система порождает незаметное для себя нарастание недовольства. Оно не проявляется, пока не разряжается – внезапно для правящей элиты и с крайней разрушительностью. В результате оно (общество) обрушивается не на конкретный стесняющий его порядок, но на саму идею порядка: «Все дозволено!» Отказ подчиняться охватывает и те сферы жизни, в которых власть действовала разумно. Именно в этом причина «бессмысленности» и «беспощадности» «русского бунта».
Трудовая культура
Наша особенность – неспособность жить без «сверхзадачи», возвышающейся над повседневным существованием и придающей ему философский смысл.
По известной притче, мы не способны не только «таскать эти треклятые камни», но даже и «зарабатывать на жизнь своей семье» – по-настоящему хорошо мы можем только «строить Руанский собор».
Это сформировало тип трудовой мотивации, ориентированной на деньги преимущественно как символ справедливости.
Удобное для управленца материальное стимулирование эффективно лишь при наличии «сверхзадачи». Поэтому пропагандисты и священники выполняют непосредственно производственную функцию.
Но главное – вторичность материального стимулирования по сравнению с одобрением окружающих, являющимся доказательством «справедливости» действий.
Важная особенность русской культуры – склонность к штучной уникальной, но не массовой монотонной работе, что связано с потребностью в «сверхзадаче» и с индивидуальным ремесленничеством крестьян.
При правильной организации экономики именно это выведет Россию из пагубной конкуренции с Китаем в положение его гармонического дополнения. Ведь культура Юго-Восточной Азии идеально соответствует потребностям конвейерного производства, а русская культура позволяет развивать производство более сложных, «штучных» изделий.
Но при этом едва ли не фатальный порок носителей русской культуры – боязнь счастья как греха, нежелание любить себя и принимать себя такими, какими мы есть. Это прекрасный стимул для самосовершенствования и (при грамотном управлении) модернизации. Однако он же обрекает значительную часть народа на психологическое неблагополучие, подрывающее конкурентоспособность.
Учет особенностей русской культуры позволяет, как многократно показывала практика, добиваться непредставимых для иных культур результатов.
Добьемся их и мы – в уже обозримом будущем.
