Дмитрий Квон
Редакционная политика Nature и Science – преподнести научный результат как рекламный бренд. Фото Джона Смита
В конце декабря прошлого года нобелевский лауреат по медицине 2013 года, американский биолог Рэнди Шекман в заметке, опубликованной в газете Guardian, объявил войну сразу трем научным журналам, опубликоваться в которых считают весьма престижным подавляющее большинство ученых мира. Это Nature, Science и Сell. Поскольку журнал Cell имеет более узкую специализацию, наш разговор, вызванный демаршем Шекмана, мы ограничим журналами Nature и Science.
Поступок Шекмана весьма примечателен и заслуживает особого внимания. Как выражаются многие члены научного сообщества: «Наконец-то нашелся человек, сказавший все, что он думает о Nature и Science».
Что такое настоящая наука? Ответ прост: наука – это критика полученного результата. И прежде всего своего собственного. Там, где человек в минуты вдохновения получает какой-то продукт своего творчества – наукой еще не пахнет. Это можно назвать творческим актом, потоком сознания, гениальным прозрением, удачей, божьим подарком... Но только не наукой. Наука начинается только после того, как вы подвергнете свой результат критическому анализу.
В чем заключается редакционная политика вышеупомянутых журналов? Она тоже очень проста – преподнести научный результат как рекламный бренд, а иногда и как желтое сообщение – то есть абсолютно противоположна пафосу настоящей науки. И в этом отношении Nature и Science ничем не отличаются от гламурных журналов, основная цель которых преподнести обывателю глянцевый блеск жизни, а не ее полную драм и страстей реальную картину. Та же цель у Nature и Science – превратить науку с ее критическим анализом и, как следствие, далеко не всегда приятными выводами в гламурную, чей глянцевый блеск открытий и инноваций, преподносимых каждый четверг (день выхода Nature) и пятницу (день выхода Science), выстраивается в победное шествие науки, каждый шаг которой приближает человечество ко все новым горизонтам прогресса.
Как производится гламур Nature и Science, очень хорошо видно по начавшемуся несколько лет назад шуму вокруг топологического изолятора, объявленного с их подачи новым, невиданным состоянием вещества. В 2005-м в журнале Physical Review Letters появляется вполне скромная заметка известного американского физика-теоретика Чарльза Кейна, указывающая на возможность реализации новой электронной системы, обладающей, в отличие от квантового эффекта Холла, краевыми состояниями в отсутствие магнитного поля. Хорошая работа, но особого бума она не вызвала. Но два года спустя появляются эксперименты, подтверждающие предсказание Кейна, и, самое главное, еще один американский физик-теоретик Джоэль Мур вбрасывает бренд, придумывая – к счастью или несчастью – удачное название для предсказанной системы: «топологический изолятор».
Мгновенно в Nature и Science выходят одна за другой публикации, глянцевый стиль которых возбуждает не только неспециалистов, но, что надо с прискорбием признать, и многих настоящих физиков, в особенности теоретиков. И уже неважно, что последующие эксперименты показывают, что явление «топологического изолятора», конечно, интересно, но никаких великих инноваций, ни научных, ни технологических, не сулит, потому что исходный материал безнадежно далек от необходимого качества. Поэтому если фотоэмиссионный отклик системы демонстрирует действительно красивые картинки (гламур), то транспортный (самый важный для возможных практических применений) демонстрирует, увы, только то, что в «топологическом изоляторе» много неконтролируемых примесей и дефектов.
К тому же выяснилось, что в принципе явление «топологического изолятора» в несколько других модификациях было предсказано почти 30 лет назад в серии работ российско-советских физиков-теоретиков М. Дьяконова и А. Хаецкого, В. Волкова и Т. Пинскер, Б. Волкова и О. Панкратова. Но машину, разогнанную Nature и Science, уже не остановить, и вал «топологически-изоляторных» статей, в особенности связанных с компьютерным моделированием, уже заполонил страницы даже респектабельных научных журналов. А резонанс оказался таким, что небезызвестный Юрий Мильнер уже присудил пусть и не самую главную, но премию основным героям гламурного сюжета.
Этот сюжет родился не на пустом месте. И говорит он все о том же: современную науку большинство из работающих в ней людей давно воспринимают не как противоречивый и тяжкий путь к истине, а как путь к успеху и соответственно к регалиям, мегагрантам, наградам и премиям, шуму в прессе и т.д. и т.п. Началось это более полувека назад, и этот факт блестяще отражен в написанном еще в 1960 году фантастическом рассказе выдающегося американского физика венгерского происхождения, одного из отцов атомной бомбы Лео Сцилларда «Фонд Марка Гейбла», точнее в гениально точном, коротком и пророческом отрывке из него, названном Science as parlour gamе. Я приведу его полностью, настолько он хорош.
«Не хотите ли вы сделать что-нибудь для прогресса науки? – спросил я. – Нет, – ответил Марк Гейбл. – Я думаю, наука и так зашла уже слишком далеко. – Вполне разделяю вашу точку зрения, – сказал я одобрительно. – Так, может быть, вы захотите сделать что-нибудь для ее регресса? – Вот это с удовольствием, – сказал Гейбл. – Но как это осуществить? – Что же, – ответил я, – думаю, это будет нетрудно. Я даже думаю, что сделать это будет совсем легко. Учредите фонд с ежегодным взносом пожертвований в тридцать миллионов долларов. Предложите субсидии ученым, занимающимся научными исследованиями и испытывающим недостаток в средствах, – пусть они только представят убедительные доказательства ценности своих работ. Организуйте десять комитетов и в каждый включите двенадцать ученых для рассмотрения этих заявок. Вытащите из лабораторий самых способных ученых и сделайте их членами комитетов. А лучших из лучших в своих отраслях поставьте председателями комитетов с ежегодным окладом в пятьдесят тысяч долларов.
Учредите также десять премий размером в сто тысяч долларов за лучший научный труд года. Вот и все. – Но как такой фонд сможет послужить регрессу науки? – Ну, это просто. Прежде всего лучшие ученые покинут свои лаборатории и отдадут все свое время комитетам по рассмотрению заявок на субсидии. Во-вторых, научные работники, нуждающиеся в средствах, сконцентрируют все свое внимание на вопросах, по которым можно добиться видимого успеха. Первые несколько лет можно будет ожидать роста научной продукции, но затем в погоне за быстрым успехом и самоочевидными фактами наука быстро зачахнет. Она превратится в подобие салонной игры. Возникнут моды. Те ученые, которые будут следовать моде, получат субсидии. Остальные их не получат. Вскоре и они научатся следовать моде. – Не останетесь ли вы вместе с нами, – сказал Марк Гейбл, обернувшись ко мне, – чтобы помочь в учреждении фонда? – Это я сделаю с удовольствием, мистер Гейбл. Уже через несколько лет мы увидим, как осуществляется план, а я уверен, что он осуществится».
В приведенном отрывке действие происходит в 2050 году. Но все осуществилось намного раньше, и глянцевый блеск обложек Nature и Science свидетельствует об этом нагляднее всего.
Новосибирск
Дарья Гармоненко 