Виталий Нуриев
Меланхоличный Вуди Аллен занял в своем новом фильме «Полночь в Париже» именитых и красивых Оуэна Уилсона и Рэйчел МакАдамс.
Фото Reuters
Самый известный в мире киносмотр только-только набирает ход. Ритм еще не бешеный, фильмов пока не много. Посмотрели нового Вуди Аллена и странноватый опус австралийки Джулии Лей «Спящая красавица». Про женщин и вокруг женщин.
Пока Европу раздирают политико-экономические противоречия, пока она решает, кому с кем на границе вводить паспортный контроль и нужна ли ей единая денежная единица, приморский французский город Канны предается фестивальному веселью. Когда гуляешь по набережной Круазетт, легко столкнуться со звездой, много здесь и тех, кто пытается напустить на себя звездность, чтобы оказаться в фокусе внимания фотографов и телевизионщиков. Людские потоки текут ко Дворцу фестивалей и от него, ручейками спускаясь к морю и расползаясь по пляжу.
В том же ритме мерно покачивается в такт аккордеону большая двухъярусная карусель, где между позолоченными лошадками развешаны афиши прошлых фестивалей.
А город пестрит другими афишами – на них Фэй Данауэй. Фестивальная команда нашла фразу Франсуа Трюффо, и она как нельзя кстати подходит к нынешнему постеру: «Женские ноги подобны циркулю, который меряет земной шар вдоль и поперек, удерживая его в равновесии и гармонии». Так и с фильмами – они пока про женщин и вокруг женщин.
Вне конкурса показали новый фильм Вуди Аллена «Полночь в Париже». Знаменитый ньюйоркец верен себе, он берет героя, который должен, наверное, походить на него самого, но в результате у Оуэна Уилсона получается на экране какой-то другой, тоже отягощенный муками творчества типаж. Гил – известный голливудский сценарист, вспомнивший, что когда-то мечтал стать писателем. Эта мечта пускает неожиданные ростки, когда он едет с будущей невестой в Париж. Город света будто бы хочет предостеречь его от роковой ошибки – от брака не с той, хотя и очень аппетитной девушкой. Повздорив со своей пассией, наш писательствующий герой отправляется бродить по ночному Парижу. Часы на городской башне бьют полночь. Перед Гилом останавливается автомобиль образца 1920-х годов и увозит его в далекое прошлое, чтобы лично познакомить с Эрнестом Хемингуэем, Скоттом и Зельдой Фицжеральд, Гертрудой Стайн, Сальвадором Дали (которого чудесно и смешно играет Эдриан Броуди) и Луисом Бунюэлем. Если посмотреть отстраненно, то жуткий китч получается – уже на уровне сюжета. Но в том-то и весь Аллен: он этот китч превращает в изящную сказку, которая искренне веселит, заставляет сопереживать и, главное, вызывает желание пережить то же самое, окунуться в магию полночного Парижа. Грустный еврей из Бруклина по-прежнему любит блондинок и выпячивает на экране Рэйчел МакАдамс, но не забывает о красивых брюнетках – вводит в фильм Карлу Бруни и Марион Котийяр. А самое, пожалуй, забавное вот что – его Париж в настоящем совсем не влечет, это набор плохо сделанных, по-туристически неотесанных фотокарточек, озвученных музыкальными клише. Зато парижское прошлое совсем иначе подает город.
Первый конкурсный фильм тоже настраивает на магический лад – когда видишь название «Спящая красавица». Только сказочное у австралийки Джулии Лей скорее носит психоаналитический характер, когда, знаете, психолог вам говорит: «Вы в детстве наслушались-начитались, вот и хотите, чтобы так оно и в жизни произошло». Главная героиня Люси – студентка, пытается жить самостоятельно и оттого подрабатывает где только может: уборщицей, помощником в копировальной службе и т.д. Она недурна собой и решает попробовать еще один способ заработать. В конечном итоге это оборачивается весьма необычным видом элитной проституции. Девушку поят особым зельем, чтобы усыпить. Она просыпается и ничего не помнит, будто бы ничего не было. Только и прекрасного принца рядом тоже нет. Как нет у Джулии Лей четкого представления, что ей сделать со своей спящей красавицей. Она пытается рассказать историю небанально, придумывает какие-то отступления, идет иногда наперекор правилам, заставляя актеров смотреть и говорить прямо в камеру, использует выраженный контраст молодой и откровенно дряхлой, уродливой наготы. И девушка та действительно красива, жить ей несладко, но жалко ли нам ее? Готовы ли мы размышлять над экранным действием?
Как бы то ни было, импонирует одно: сдается, Канны не забыли еще, что необязательно напрямую кино увязывать с политикой, что его можно как-то иначе приблизить к человеку. Об этом человеческом думаешь и на пресс-конференции, когда видишь, как в смущении Эдриан Броуди грызет ногти, когда слышишь, с какой любовью говорит Бернардо Бертолуччи на не родном ему французском языке, и когда смотришь здешние фильмы. Тут не забыли еще, что в кинематографе все же очень много от сказки, даже если иногда она получается странной, реалистичной и чересчур взрослой.
Канны
