Григорий Заславский ТЕАТР в Европе - не то же, что у нас, в России. Это очевидно даже по тому, что здесь отчего-то принято начинать спектакли не в семь, а в восемь, а на фестивалях - и в половине десятого вечера, так что кончается представление за полночь. Вечером и ночью в Бонне смотрят спектакли, днем - дискутируют. Одна из дискуссий была посвящена славе, которая, случается, сваливается на не подготовленные к столь тяжкой ноше плечи молодых драматургов. И тому, разумеется, как с ней бороться.
"Для европейцев такие дискуссии - все равно что для советских людей были партсобрания. Они тут реализуют всю свою неизрасходованную общественную активность", - заметил один из российских гостей. Сказано это было без осуждения, и потому, хочется верить, принимающую сторону это замечание не обидит.
Нельзя сказать, чтобы проблема, предложенная к обсуждению, имела совершенно отвлеченный характер. С одной стороны, конечно, смешно даже вообразить, что какой-нибудь автор, наслушавшись умных советов, примется готовиться к встрече со славой. С другой стороны, не раз мне приходилось выслушивать упреки, что мы, мол, в жюри Антибукера не подумали в свое время о том, как сложится дальнейшая судьба, скажем, Ивана Савельева или Олега Богаева. Дали премию, а там - хоть трава не расти. И в некоторых случаях "трава" действительно что-то не очень растет. Я полагаю, такие упреки совершенно несправедливыми. Жюри оценивает текст и старается наградить лучший. Если после "Путешествия на краю" Иван Савельев не написал ничего лучшего, вряд ли виной тому Антибукер. Не написал - напишет, Бог даст. Не напишет - очень жаль. Премия в конце концов - род испытаний, которые все равно неминуемы на пути любого писателя, неважно - драматурга или поэта.
* * *
На фестивале в Бонне наибольший опыт по части "общения" со славой, вне всякого сомнения, у Марка Равенхилла. Вот кто на себе смог почувствовать, что такое настоящий промоушн! Его "Шоппинг & Факинг", как бы к этой пьесе ни относиться, можно смело назвать театральным бестселлером. Начав в лондонском "Ройял Корте", который гордится тем, что стал первооткрывателем и этого драматурга, пьеса ныне шагает по планете. Лучшие режиссеры Европы ставят ее в лучших театрах (из "последних новостей": в Литве пьесу Равенхилла поставил Оскарас Коршуновас, и спектакль называют чуть ли не главным событием прошедшего сезона).
Приезд Равенхилла - одно из событий, которым, вероятно, гордятся организаторы биеннале. К тому же в Бонн бритоголовый Равенхилл приехал не с пустыми руками. Два вечера подряд лондонский театр "Аут оф Джойнт" играл здесь его новую пьесу - "Четкие снимки "полароид" (Some explicit polaroids).
Равенхилл остается верным темам и приемам, однажды принесшим ему успех. Глядя на Равенхилла, почему-то меньше всего веришь в то, что он это делает из чисто коммерческого расчета. Нет, кажется. Он искренне увлечен судьбами своих "отщепенцев", жизнь этих героев известна ему, кажется, не понаслышке, и волнует она его постольку, поскольку их театральные драмы и трагедии врываются в его самую что ни на есть реальную жизнь. В конце концов ничего не поделаешь с тем, что "новые песни придумала жизнь".
Как бы нам того ни хотелось, как бы ни уговаривали нас поэты - приходится о песне тужить.
Английский спектакль довольно-таки ловко управляется с отсутствием декораций. Когда необходим интерьер, врубается видеопроектор и на черной стене задника начинают мельтешить стены, фасады, пока наконец не установится картинка с мебелью, дверью и всем прочим, необходимым. Точно так же в иных случаях появляются картины спешащего города и т.д.
Герои, естественно, редко когда говорят сложными и "литературно-очищенными" фразами. Едва выйдя на сцену, пятидесятилетний Ник тут же роняет свое первое "о, факинг". На третьей минуте он скидывает кроссовки, стягивает штаны и остается в одних трусах. До секса, правда, не доходит.
Ник был приговорен к 15 годам тюрьмы по политическим мотивам - за (так сказано в синопсисе) "покушение на капиталистическую жизнь". Его сентенции, касающиеся социализма, и его социалистические завихрения - предмет для шуток окружающих. А с окружающими ему, не шутя, повезло. Его бывшая подруга и "товарищ" (в смысле партийности) ныне примкнула к официальным социал-демократам и все время спешит на какие-то встречи, не считаясь даже с тем, что Ник уже разделся. Ник влюбляется в юную Надю, но у той - свои сложные отношения с Тимом, больным СПИДом, и русским парнем Виктором, который постоянно возбуждает любовь к своему собственному телу. И ко всякому встречному и поперечному пристает с расспросами: нравится ли им его "сумасшедшее" тело или же они в восторге от него? (Положительный ответ "на ходу" его не устраивает, он не верит Нику: "Нет, я вижу, тебе не нравится мое тело┘")
Надо отдать должное англичанам: русский у них - не синоним отрицательного героя. Виктор по-своему симпатичен, хотя, конечно, вырос не в самой благополучной семье, где было принято фотографировать друг друга в голом виде на "полароид". И одет он "по-нашему" - в ярко-зеленую спортивную куртку и лыжные штаны.
В общем, история самая что ни на есть современная, с непременным кликушеством, вложенным, правда, в не слишком серьезные уста, - как-то, как говорится, к слову, кто-то говорит про последние времена, которые уже наступили, вызывая в памяти похожую реплику из "Грозы".
Но у Равенхилла с последними временами все, кажется, в порядке. Тим умирает от СПИДа. Но даже и после смерти он не бросает друзей, являясь, весь в белом, за спиной Виктора, когда Надя фотографирует его и полароидная пластинка фиксирует все как есть. Виктор кричит: "Я хочу забыть тебя", но Тим даже и после смерти, кажется, не собирается ни забывать своих друзей, ни расставаться с ними.
Политические разговоры - веселый фон невеселой пьесы. Предметом иронических уколов и насмешек, естественно, становится Ник. Когда он является пьяным и в каком-то жутком рванье, Виктор укоряет его: социалисты, мол, пьют в моей стране. В другой раз кто-то философски заметит ему же: капитализм, может быть, и будет когда-нибудь, лет через тыщу, плохим, а сейчас - это очень даже хорошо.
Можно спорить с Равенхиллом в чем-то другом, но тут, вероятно, он недалек от истины.
Бонн
Дарья Гармоненко