Григорий Заславский - ЗУРАБ КОНСТАНТИНОВИЧ! Скажите, в каком состоянии находится сегодня здание бывшей военной цензуры на Пречистенке, соседствующее с правлением Российской академии художеств?
- В сентябре там открывается музей, где будет много выставочных залов. Это будет первый случай, когда российские зрители смогут увидеть работы, которые скопились за много десятилетий в стенах Российской академии художеств. Это более 800 000 работ! Академия, как вы знаете, была создана 240 лет назад Екатериной Великой, и вот с тех самых пор копились работы от классиков до наших дней. Сегодня все эти шедевры можно показать россиянам - в том смысле, что никакие идеологические запреты не мешают нам выставить те или иные работы. Часть этих фондов по постановлениям Сталина, Ермилова и других была передана в Эрмитаж, Пушкинский музей, в Русский, в какие-то другие собрания, а оставшиеся 800 тысяч работ народ не видел. Другая эпоха была, другие темы были "в ходу", другая идеология. Сейчас я все это выношу. И этот музей я делаю, потому что очень хочу, чтобы то, что хранилось в наших академических фондах, люди наконец увидели. В этом я вижу цель свою как президента Российской академии художеств. И все мои труды сегодня посвящены этому. Я каждый день там бываю.
- В каком же состоянии сегодня работа?
- Начали делать экспозицию. Уже начинается развеска картин из Санкт-Петербурга, где я провел целый день в академии и много там чего выбрал. Вот какую привез картотеку (показывает на две внушительных размеров коробки, открывает одну из них, достает одну за другой каталожные карточки)! Никто до сих пор этим не занимался┘ "Натюрморт", 64 на 55, 1892 года, другая работа - 1852 год, 1791 год┘ Соколов Петр Иванович┘ Анатомический рисунок┘ Сделана подробнейшая картотека, с подробными описаниями. Это же тоже надо было сделать!
- Как вы собираетесь определять, что вывешивать, что - нет?
- Это же будет сменная экспозиция. Иначе нельзя, с одного удара тут ничего не сделаешь. 800 тысяч работ надо показать - это можно показать только в несколько этапов. Первый и второй этажи я предполагаю отдать под классику. А третий - сделаем продолжением, выходом в сегодняшний день. Работы сегодняшних художников, сегодняшних академиков. Я называю это "Отцы и дети".
- Будет ли новый академический музей как-то взаимодействовать с открытым вами в прошлом году Московским музеем современного искусства?
- Безусловно, будет. Есть работы, которые там не повесишь, а тут ей будет самое место. Например, никто еще не видел две картины Шагала. Это Шагал совершенно реалистический, мало кому знакомый. Работы семнадцатого года. Он писал, как реалист. Конечно, она должна висеть в Музее современного искусства┘ Шагал, Кандинский, Малевич - все они начинали как реалисты, все прошли академическую школу. Или - Борис Григорьев, уникальная работа, которая скоро будет выставлена на Петровке, в Музее современного искусства. Мы, безусловно, будем работать и с другими академическими музеями. У нас их четырнадцать: Музей Репина, Музей Брюллова, где можно повесить какие-то работы из академических фондов.
- Каковы, кстати, сейчас отношения у Музея современного искусства с провинциальными галереями?
- Очень хорошие.
- Будут ли продолжаться и дальше выставки из провинциальных собраний?
- Конечно. А как же может быть иначе? Все это обязательно будет. Но у меня сейчас очень много скопилось своих еще не выставленных работ. Их надо выставить. Но для меня важно то, что посетители понимают мой замысел. Этот Музей современного искусства я сделал по-современному. У меня в этом вопросе позиция неизменная: только художник может сделать современный музей. Искусствоведы штампуют термины, и, кроме художника, никто не может описать почерк и искания творца. Не литературные искания, а искания художника. Кто это может определить? Кто это знает? Только профессионал, художник, кто держит в руках кисть. Все остальное, я убедился, любительщина, желание показать себя, поругать кого-то, если говорить о прессе┘ Обыкновенный человек не видит того, что видит знаток, который передает свое знание из поколения в поколение. Кто этот знаток? Художник. Обо мне много писал Швидковский, не сын его, а отец. Когда я работал в Пицунде, он приходил, сидел и смотрел. В мастерскую, где я писал натюрморты или портреты, он заходил, сидел, я даже забывал, что он там. И задавал вопросы, ловя момент, когда мне в голову приходили какие-то мысли и ты не мог уже остановиться, говоришь и говоришь - говоришь те вещи, которых и сам уже не помнишь к тому моменту, когда работа закончена. Идеи, которые приходят во время работы. Это огромнейшая философия!
- Наверное, это можно сравнить с записями репетиций спектакля┘
- Репетиции - это, я думаю, несколько другое. Когда ты рисуешь, и рождается что-то. Не только идея, но и по колориту, и по отношению к предмету - во время работы приходит столько интереснейших мыслей, которые потом забываются┘ А эти мысли, идеи, которые приходят в голову художнику, мне кажется, важно знать тем, кто занимается искусством. Я открыл Музей современного искусства в Москве. И слышу в ответ одну болтовню. Сегодня - эпоха инициативных людей. Я что, украл у кого-то что-то? Нет. Наоборот, работаю с утра до вечера, стою вверх ногами, из гонорара своего отдаю. Почему? Меня так научили: чем больше отдашь, тем больше у тебя будет. Мы сейчас в Музее современного искусства открыли специальную кафедру - для всех желающих - изучения современного искусства.
- Для художников или искусствоведов?
- Пусть приходят и искусствоведы, если захотят. Сейчас там очередь. Надо учиться смотреть современное искусство. Хватит смотреть на него "плохими глазами". И надо учить этому в музее. Сколько можно шуметь - это же все от незнания. Хорошо, пошумели, но какое-то продолжение должно быть, нельзя же все время только шуметь┘ Надо учиться, изучать современную пластику. Нельзя впадать в другую крайность. Скажем, потерялось предметное искусство. Но в музыке, если у тебя нет слуха, ты не можешь играть на скрипке или барабане. То же и в живописи: художник должен владеть приемами, которыми пользовались Мазаччо или кто-то другой из великих, - иначе он не сможет нарисовать что-то свое, индивидуальное.
- Некоторое время назад вы рассказывали о своей работе в Астане, о том, каким вы видите образ новой столицы Казахстана, и даже показывали мне уже готовые эскизы. Потом возникли разговоры о том, что общее решение заказано уже не вам, а одному или даже нескольким японским архитекторам... Как обстоят дела сейчас?
- Нет, тут скорее можно говорить об испорченном телефоне. Создается генеральный план города. Я сделал эскизы этого генплана и передал в Астану, где мои предложения сейчас рассматриваются и обрабатываются. Основа всех предложений - моя. Речь же идет не только об идее, но и о ее проработке. А монумент, который я должен поставить, во всех проектах обозначен. Работа продолжается.
- Будет монумент?
- А как же?! Сто десять метров - это же так просто не создашь! Уважаемый президент Назарбаев был у меня здесь, сказал свое слово, и сейчас я работаю с мэром города. Недавно и он приезжал. Работаю я и с главным архитектором Астаны, они часто звонят... Работа идет. Есть проект, есть уже и макет.
- По всему выходит, что вы - чуть ли не единственный, кто продолжает объединять единое пространство советской культуры. Недавно вот прошла информация, что вы подарили свою скульптуру Вильнюсу. И они приняли этот подарок?
- В Вильнюсе создается Парк скульптур, в котором принимает участие весь мир. Я от России подарил им скульптуру "Добро побеждает зло". Как хотите, так и понимайте... Она уже установлена. Принцип там такой: мы предлагаем только, сообщаем о своем желании, а они уже принимают наши идеи и устанавливают. В одном месте поставили мою скульптуру, в другом - Раушенберга... Сейчас я как посол доброй воли ЮНЕСКО выдвинул предложение создать самый большой колокол в мире. Мы входим в следующую эпоху, чтобы можно было ударить в него здесь: б-бам! - так, чтобы услышали и американцы, и китайцы. (Смеется.) Получается 11 метров, 600 тонн. Царь-колокол - треть того, что я задумал...
- Но он треснул...
- Потому, что плохо был отлит. (Смеется.) Есть уже несколько вариантов того, где можно будет его установить. Я уже получил одобрение генерального директора ЮНЕСКО. Он недавно был в Москве и даже громко говорил обо мне, что счастлив, что такой у него активный посол доброй воли в моем лице. Дело в том, что я ему передал еще в Париже пачку документов, и он, оказывается, когда летел в Москву, все это читал.
- А послы как-то общаются между собой?
- Общаемся, я многих принимал здесь, но главное, что мы все даем предложения. Многие благотворительные программы потом появляются. Это, по-моему, очень хорошая форма была придумана! Кто-нибудь писал, как я поставил еще в советское время в Америке две скульптуры к благотворительной спецолимпиаде, в которой участвовали все страны, кроме Советского Союза? Суслов кричал тогда, что у нас нет больных детей.
- Но вы тогда еще не были назначены послом доброй воли...
- Ну и что? Натура-то уже была. Меня потому и выбрали, они же там изучают, выбирают... Вот сейчас я передал генеральному директору ЮНЕСКО много предложений: проект "Как войти в новую эпоху", второе - всемирная конференция по учебным и научным планам, которую никто еще не проводил. Я не говорю, как родиться историком или ученым, - речь о другом: как родить и воспитать творцов, которые свое богатство оставляют потом государству, приумножая его славу. Франция, например, каждые десять лет покупает для своего народа ценности, пополняя музейные коллекции. Надо, чтобы и мы в России так перестроились, чтобы подобное стало возможным. Сейчас я вышел с предложением, чтобы вернуть в здание академии, где раньше находился Музей современного западноевропейского искусства, этот музей. Мне удалось сейчас отреставрировать многие из тех реликвий, что там были, но оказались выброшенными в подвал и даже присыпанными землей... Теперь я хочу вернуть в это здание музей. Так же ведь было во Франции: во время революции все было сорвано, разошлось по разным домам, но потом все вернулось на свои места. А в России получается - исторический памятник, здание, построенное Казаковым. А внутри - висят итальянские люстры или другие балясины, свечи из Эрмитажа и т.д. Тогда что же является памятником? Только фасад? Об этом надо думать. Надо постараться вернуть те люстры, те бра, ту мебель, чтобы памятник был полноценным! Французы это сделали, испанцы сделали. В Италии в церкви висит Леонардо да Винчи... Если картина не висит и не открыта для всеобщего обозрения, она умирает. Как пиджак. Если он висит в шкафу, он деформируется, его уже носить через какое-то время нельзя. То же и с холстом: трещины появляются, что-то еще - все потому, что картина закрыта. Краски же земляные, они - часть природы, они подвластны рефлексам, как все живое... Поэтому я говорю, что город должен быть открытым музеем.
- Получается, что вы говорите о внутрироссийской реституции, поскольку многое из Москвы было передано в провинциальные музеи...
- Но ведь провинциальные музеи показали, на мой взгляд, истинный патриотизм, когда сохранили все эти ценности. Но я сейчас говорю об архитектуре, об интерьерах, которые были продуманы в свое время до мелочей. Надо восстановить, вернее, воссоздать интерьеры - до мелочей. Я хочу попытаться это сделать в академии, в помещении бывшего Музея современного западноевропейского искусства.
- Если не секрет, о чем вы будете говорить во время встречи с президентом Клинтоном?
- Еще раньше в Америке проходил "круглый стол". Ученые, писатели, академик Велихов, я, несколько человек с американской стороны, рядом со мной сидели их космонавты. Они были у меня в Тбилиси, но меня тогда не было, и их принимали дочка и моя жена... Вел "круглый стол" Клинтон. Я вошел с предложением: начинается новая эпоха, которая требует от нас новых форм. Уже созданные формы отступают в прошлое. Необходима новая пластика, новое мышление в искусстве. У меня родилась идея скульптуры "Как Европа нашла Америку", на тему открытия Америки Колумбом. Часть, вы знаете, уже установлена. А вот про вторую часть мы сейчас будем говорить. Она будет стоять там, где Колумб ступил на американскую землю, где он впервые ногу свою поставил, это Пуэрто-Рико┘ Я - ищущий художник. Я не могу выбрать любимую работу из тех, что уже сделаны. Я ищу все время, такая у меня потребность. Не штамповать, как учили нас┘И получалось, что и интерьер, и экстерьер фактически производили одно и то же впечатление. А я бы, если бы вас сейчас рисовал, не стал бы перерисовывать родинку, то да се, - я бы постарался передать ваше внутреннее напряжение. Это - мое авангардистское мышление, моя походка. Я семь лет после Лансере изучал древнейшее искусство, проходил эту школу. И это все помогает мне сегодня, помогло в работе над храмом. Фресковая пластика. Не конкретизация, а условность, потому что ты с Богом разговариваешь, и ничего конкретного здесь быть не может. Если вы зайдете в храм на Поклонной горе, вы не увидите там, в храме Георгия Победоносца, росписей. У Рублева мечта была, чтобы фрески были живыми. Я это понял так: чтобы фреска была в объеме, чтобы небо не было нарисовано, а ты стоишь перед ним и себя обманываешь, что это перед тобой небо┘ Я оставил проемы открытыми, чтобы в них было видно небо. Убрал цвет, все сделал в объеме┘ Народ сейчас хочет, чтобы было больше реальности, и Святейший со мной согласился, увидев в таком моем подходе прогресс в решении православного интерьера.
- Некоторое время назад на НТВ, в одной новой передаче, пропели частушку, упомянули вас. Вы слышали?
- Про меня? Нет, не слышал. А что было, интересно?
- В небе птички пролетели, что-то там проквакали, и работы Церетели все они обкакали┘
- Ну может быть┘ Я отношусь к этому так: главное, чтобы не забыли меня. Сальвадор Дали мне говорил: "Что-то меня в последнее время забыли, не ругают меня". Тогда у нас была другая эпоха, андроповская, я испугался, подумал, если меня сейчас ругать будут, то, значит, и арестуют┘ Сейчас меня ругают и не трогают. Это - реклама. Если сейчас Доренко перестанет меня ругать, я начну его финансировать, чтобы он продолжал. Потому что он хорошую роль сыграл в моей жизни. Люди же смотрят: у меня красное, а кричат - белое. Народ все видит. И не только народ. И все окажутся в результате на своих местах.
