Григорий Заславский - Михаил Ефимович, скажите, каково ваше отношение к нынешнему развитию событий вокруг "балдинской коллекции"?
- Я очень рад, что события разворачиваются так, как они разворачиваются. Это свидетельствует о том, что сегодня нет конфликта между ветвями власти, разными государственными институтами и обществом.
Даже в таких деликатных вопросах, как проблемы, связанные с последствиями Втором мировой войны в области культуры. Для меня важно, что сегодня это обсуждение позволяет констатировать заинтересованность общества в том, чтобы все действия совершались в соответствии с законом и международными договорами РФ.
В высшей степени неблаготворной считаю определенную истерику, на которую срываются некоторые участники дискуссии, поскольку она мешает выяснению истины. Для меня, как для чиновника, важно, чтобы все совершалось по закону, и в этом смысле я в высшей степени рад и тому, что проблема коллекции Балдина обсуждается в Думе, и тому, что действия министерства изучает прокуратура, и тому, что ситуация находится под контролем у президента. Еще раз хочу подчеркнуть, здесь нет конфликта сторон, тем более противников. Противники остались на полях Второй мировой войны. Вся полемика и дискуссия, которая идет вокруг "балдинской коллекции" и вокруг перемещенных ценностей, мне кажется плодотворной и для настоящего и для будущего.
- Вы искренне рады этому?
- Разумеется, важно только одно обстоятельство. Полемика должна быть честной. Дискуссия не должна вводить в заблуждение ни общество, ни парламент, ни исполнительную власть, ни СМИ, ни прежде всего президента. Николай Николаевич Губенко трижды вводил в заблуждение всех участников дискуссии: он вводил в заблуждение и президента, и своих коллег по парламенту. Первый раз, когда он настаивал на том, что коллекция Балдина является частью того музейного массива, которая должна регулироваться Законом "О перемещенных ценностях". На этом, собственно, и построено обращение парламента к президенту. Второй раз, когда господин Губенко докладывал президенту о протоколе о намерениях 1993 года, который не только не утратил своей силы из-за появления новых законов, в том числе и Закона "О перемещенных ценностях", но и предполагал возвращение Бременской коллекции на невыгодных России условиях. И, наконец, последнее - когда убеждал общество, что законодатели и исполнители должны работать вместе по выполнению законов. Это противоречит конституционному разделению властей. Я не знаю, по каким причинам совершал все эти действия господин Губенко, но вести конструктивную работу по проблеме коллекции Балдина с таким человеком мне и моим коллегам по министерству представляется весьма затруднительным. По поручению президента я встретился и с господином Губенко, но суть поручения состояла в том, что необходимо провести консультации с фракциями Госдумы, чтобы найти консенсус по данному вопросу. Чем я, собственно, и занимался в последние дни. Естественно, что "Единая Россия", представляющая парламентское большинство, в данном случае видится мне наиболее конструктивным партнером по переговорам с Думой. Хотя у меня были разговоры и с руководством СПС и мы готовим документы для обращения к лидерам всех фракций, в том числе и КПРФ.
Обиды господина Губенко на то, как его встретили в министерстве, - а мы встретили его абсолютно в рамках этики, которая, скажем так, превосходит парламентскую по доброжелательности и толерантности, - представляются мне более чем странными. Все знают, что мы знакомы с 1965 года, но быть на "ты" с человеком, который в течение недели поносит тебя во всех СМИ, даже для меня, человека миролюбивого и готового к различным компромиссам, в высшей степени затруднительно. Я не сказал еще, что господин Губенко обратился с письмом в Генпрокуратуру по поводу деятельности Министерства культуры вообще и лично министра, но за это я ему только благодарен, потому что я также обращался с подобными просьбами. Правда, не в форме самодоноса, а через печать и соответствующие инстанции.
- Как вы прокомментируете, к слову, представление, которое подписал заместитель генерального прокурора?
- Поскольку прокуратура прислала свое заключение, пометив его грифом "Для служебного пользования", я, как чиновник, не могу его обнародовать. Могу сказать только, что заявления господина Губенко, с моей точки зрения, преждевременны, а Министерство культуры в ответ на представление Генеральной прокуратуры обратится с письмом, в котором мы попросим разъяснить некоторые позиции представления, потому что мы не совершили ничего, что бы нарушало российское законодательство. Я в этом глубоко уверен. В среду я встречаюсь с представителями фракции "Единая Россия" и надеюсь на то, что эта фракция и ее руководители помогут нам в диалоге и с немецкой стороной, и с Госдумой, и с общественностью. Я полагаю, что мы сможем получить за Бременскую коллекцию вдвое больше, чем то, на чем настаивает Николай Николаевич Губенко. И предварительные договоренности вполне убеждают меня в этом.
- Как, по-вашему...
- Нет, я бы хотел прокомментировать еще некоторые недавние заявления Николая Николаевича. Теперь о моем бесстыдстве. Память о моих родных братьях и сестре, которых сожгли в 41-м году, память о десятках родственников, которые воевали и погибли на полях сражений, мой отец, изуродованный под Сталинградом, не позволят мне никогда забыть, что происходило в нашей стране во время войны. Я никогда об этом не говорил вообще никому, потому что не считал необходимым, что называется, показывать раны. Но я не хуже господина Губенко знаю, зачем пришли немцы на мою землю. Но, видимо, я больше, чем Губенко, уважаю современную Россию, потому что твердо знаю, что мы вошли в цивилизованный мир и должны жить по цивилизованным законам. И не должны пользоваться тем, что нам по праву не принадлежит. Я - чиновник на службе Российского государства и буду действовать в интересах Российского государства и по его законам. В интересах Российского государства - соблюдать добрососедские отношения со своими партнерами, особенно в такие трудные исторические моменты, как сегодня, когда Россия и Германия выступают вместе против войны в Ираке. Но я никогда не нарушу ни одного российского закон для того, чтобы кому-то понравиться за пределами моей страны. Я уверен, что справедливость и право восторжествуют.
- Известно, что "балдинская коллекция" не является частью государственного собрания. И тем не менее. Не испортятся ли после нынешнего решения Генеральной прокуратуры, фактически запретившей вывоз коллекции, отношения с официальным Берлином?
- Я не думаю, что они испортятся фундаментально. Но для меня здесь существенно то, что мы не следуем международным законам, тогда как немецкий партнер им следует. Я сейчас не говорю о том, какова цена возвращаемого, я говорю о том, что нам возвращают вещи русского происхождения по первому требованию и в тот момент, когда они идентифицируются как русские вещи. Естественно, это наложит свой отпечаток на отношения с Берлином. Но это уже не дело моего ведомства.
- Поскольку выставку рисунков в Бремене планировалось открыть 29 марта, коллекция должна была в эти самые дни отправиться через границу...
- Я предупредил коллег, что этого не произойдет, потому что не хочу нарушать закон.
- Каким окажется дальнейший путь "балдинской коллекции"? Обратно в Эрмитаж? Обратно в Музей архитектуры?
- Коллекция будет храниться в РОСИЗО, там нормальное государственное хранилище, иного не требуется. Только хочу заметить: коллекция рисунков - не игрушка, такие рисунки вообще могут экспонироваться только два месяца в году. Поэтому раскрывать и закрывать коробки мы не будем.
- Не боитесь ли вы уголовного преследования? Я имею в виду личного, - скажем, за превышение служебных полномочий?
- Видите ли, я нормальный человек. Все люди чего-то боятся, в том числе и уголовного преследования. Но для того чтобы возбудить уголовное дело против меня, надо доказать, что же я нарушил.
