C березами в зените надо мной

Все постепенно умрут... Фото Андрея Щербака-Жукова

Я никогда не думала, что стихи, написанные без знаков препинания, могут быть столь убедительными. Нет, не так. Лучше сказать, никогда не думала, что отсутствие знаков препинания может быть насущной необходимостью, единственно возможным способом говорения.

И еще. Никогда не думала, что слова, находящиеся на значительном расстоянии друг от друга и разделенные другими словами, могут, то ли несмотря, то ли благодаря этому, так друг к другу тянуться, так примагничиваться, так помогать друг другу. Расстояние, разлученность, наличие вторгшихся между ними слов только усиливает их тягу, их стремление друг к другу. А еще в поэзии Цветкова поражает легкость перехода, точнее, перелета от одной мысли к другой, из одной октавы в другую. И, каким бы внезапным ни был перелет, точнее, чем он внезапнее, тем вернее: «оскал цицерона на блюде/ с кинжалом на цезаря брут/ кругом интересные люди/ но все постепенно умрут…/ пусть звездочка звездочку любит/ что где-то в плеядах мила/ а цезаря больше не будет/ и даже возможно меня».

Казалось бы, традиционный размер. Так ли уж необходимо при этом писать без знаков препинания, без заглавных букв? Как ни странно, да. Знаки препинания непременно мешали бы движению мысли, тормозили бы стих, затрудняли бы полет. Какая-нибудь несчастная запятая стала бы камнем преткновения, а может быть, даже показалась бы попыткой «разжевать», объяснить то, что объяснять не нужно. Судите сами: «когда в густом саду когда в тенистом/ я вызывал тебя условным свистом/ сойти к реке где нам луна светла/ когда к утру мы первых птиц кормили/ я ни на миг не сомневался в мире/ что он таков как есть что он всегда/ как мы играли там в эдеме дети/ нам верилось существовать на свете/ он состоял из лета и весны/ какие липы нам цвели ночами/ и каждый знал что завтра нет печали/ наступит день где мы опять верны…»

Все здесь бесспорно: и отсутствие знаков препинания, и обороты типа «нам верилось существовать на свете», «сойти к реке где нам луна светла». Стандартно мыслящий компьютер хоть и печатает то, что я ему велю, но знать ничего не хочет про особенности поэзии Алексея Цветкова и продолжает ставить в начале цитируемой мной строки заглавную букву, добавляя тем самым мне работы. Придется по окончании статьи все это исправлять.

Но моя цель – не компьютер убеждать и даже не читателя, который, возможно, и сам давно все понял про поэзию Цветкова, а объяснить самой себе, почему я второй год держу возле себя два цветковских сборника – толстый «записки аэронавта» и тонкий «песни и баллады». Прочитав первый, где стихи разных лет, я с опаской открывала второй, где собраны новые стихи. И увидела, что зря боялась: «всей кожей обещание жары/ небесной рати синие шатры/ с грозой за праздником ее привала/ ты помнишь ночь в зачеркнутом году/ где плоть без предисловий пировала/ на облачную взгромоздясь гряду…/ не говори что нет что все мираж/ что выплеск бывшей памяти не наш/ июльский азимут до сеновала/ на ощупь через чьи-то кабачки/ где нам ступни планета целовала/ пока на ней мы были новички…» Если в книге есть такие стихи, то она уже состоялась.

Когда меня спрашивали друзья, почему я столько времени держу возле себя два цветковских сборника, я почему-то повторяла одно и то же – он богатый. И в самом деле, разве бедный может столько вместить и так про все это сказать? Нет у Цветкова ни единого «зачеркнутого» года. Все года живут здесь и сейчас.

И, наверное, я слегка покривила душой, сказав, что пишу этот отклик, чтобы как-то объяснить самой себе, почему я так подсела на эту, казалось бы, не вполне близкую мне поэтику.

Нет, это, конечно же, не только разговор с самой собой, но и желание поделиться с другими.

«чужие бы прошли и не узнали/ а для меня как заново домой/ когда из всех миров в музейном зале/ он без ошибки указал на мой/ там бег времен не различить снаружи/ слепая цепь созвездий и систем/ но в жизни было бы намного хуже/ когда бы не было его совсем…»