Куст золотых маргиналий

Мир-фантасмагория захватывающей и мучительной сказки. Леонид Соломаткин. Странствующие музыканты. 1872. ГТГ

Четвертая книга стихов доктора философии и переводчицы Елены Михайлик удивляет. Впрочем, как и всегда. Почти две сотни страниц скомпонованы в пятичастную структуру. Деление представляется довольно условным, части не имеют названий, хотя первую условно можно было бы обозначить как «историческую», третью как «лингвистическую», а скажем, пятую определить как посвященную рефлексии на тему творчества... Но зачем? Лабиринты не должны иметь опознавательных знаков. Поэтесса нащупывает в темноте бытия свой – и/или наш общий – путь. Высвечиваются образы – прежде, где-то и когда-то, привычные, даже слегка потертые, здесь они возвращаются к своему исконному естеству, представая конструкциями странными и герметичными, пугающими, величественными, ужасающими, даже пророческими: «Вот это – синайский терновый куст,/ цветущий три раза в год./ В это время сектор закрыт и пуст…/ А что? Вам нужен другой народ?/ Они же пытаются спорить с кустом,/ с его пылающим ртом,/ понемногу подходят поближе и…/ вы помните, что потом». Среди этих громоздящихся структур мы блуждаем вместе с авторкой, покуда вдруг не начинаем понимать – как бывает в набухающих светом утренних сумерках, что образы эти, в сущности, очень просты, но не простотой обыденности, а той, высокой и изначальной, которая вокруг и внутри нас – просто мы про нее забыли. А тут нас перенастроили, обновили, апгрейдили – и вот же она, суть бытия! И суть небытия тоже... «Заходил василиск, подарил василек...» – так, нарочито невинно, начинается стихотворение, а далее сопрягаются полевые цветы и царица полей (которая, как известно, только во вторую очередь – кукуруза, а на самом-то деле – пехота), и война прокатывается по строчкам в полный рост, и оказывается, что в этой парочке парономазов страшен вовсе не василиск...

Сюрреализм проникает в строки Михайлик естественно и непринужденно, ибо он неотъемлемая частица нашего мира – и мира поэзии соответственно: «любой Орлеан, по сути, есть пограничье,/ а Новый особенно – в нем беспокоен сон/ даже у тех, кто спит, не помнит, не слышит,/ а уж те, кто горит – и об этом пишет,/ могут здесь свободно кормить ворон –/ и воронов из непрочного злого льда…»

В этом втором (или все-таки первом?) мире сквозь стихи Елены мерцают стихи Эдгара По, чье посмертное инобытие в городе-мифе Новом Орлеане, где «любому кошмару легко легализоваться», описано максимально приземленно (приводненно?). Однако доминанта судьбы поэта неизменна во всех мирах: «вот и Эдгар Алан собою не удивлен –/ дыра как дыра, переехал, когда позвали,/ прекрасный пейзаж и много новых могил./ Он не помнит, что умер, много работает,/ но не согласен публиковаться…»

Елена Михайлик. Не с той стороны земли– М.: НЛО, 2023. – 184 с.

В аннотации читаем: «Елена Михайлик являет читателю мир, полный странного, страшного и тревожного. Это мир-фантасмагория захватывающей и мучительной сказки странствий и одновременно фольклорной экспедиции…» Полина Барскова в предисловии говорит о «книге изумления и разочарования», являющей читателю «мир, полный странного, страшного, тревожного, но также – полный и пустоты: людей здесь гораздо меньше, чем призраков». Так ли на самом деле контент тревожен и страшен? И даже ежедневных новостей страшнее? Призраки ли населяют страницы? И если да, то какие именно призраки? Архетипы коллективного бессознательного, нус и Zeitgeist (дух времени – пер. с немецкого. – «НГ-EL»), паттерны снов, наши извечные внутренние демоны и ангелы? Читатель решает сам. Кстати, и о нечисти («у меня от переизбытка книг/ в доме нечисть завелась»), и об ангелах (а также шестикрылых серафимах и прочих сверхчувственных материях) Михайлик пишет много и с чувством (в частности, с чувством иронии: «А потом в наш прекрасный, притундровый, приснившийся лес/ слетели серафимы небес,/ А у них есть привычка, известная на всю Колыму:/ не прощают любви никому»).

Размышляя «на тему поэта и поэзии», Михайлик, как и любой истинный сочинитель, продолжает романтическую традицию поэта-творца (миров и мирков), но (ирония, ирония!) Творец подозрительно смахивает на гностического демиурга энной ступени («Ты хочешь сказать, что этот шлимазл/ воплотился вот в эту плоть,/ и с утра пораньше бродит здесь по воде?» или еще: «Почему этот мастер планет/ не завел здесь приличный сюжет,/ поскупился на пряжу…»), он такой же, как его твари, так же беспомощен – и так же подчинен извечному вселенскому Ритму, существующему до и над. Так же подчинен, как и пишущий о Нем: «...Но глядя на этот довольно большой мир,/ довольно сложную речь, движенье эфемерид,/ могу произнести то, что в меня говорит эфир./ И только это. Я только эхо./ И ритм». В этом тексте актор предстает в роли этакого ремонтника из универсальной (универсумной?) службы поддержки, с успехом восстанавливающего утраченную гармонию… Несмотря ни на что, новая книга «золотых маргиналий» Елены Михайлик исполнена экзистенциального оптимизма.