Вадим Рутковский Франсуа Эжен Видок - реальный матерый человечище, эдакий непридуманный Жан Вальжан, что родился (если кому интересно - в 1775 году) на заблеванном полу тюремной камеры и, как и положено, стал уголовником. Разбойничал и лютовал, мастерски грабил банки, попадал на каторги и в темницы, но всегда лихо сбегал из застенков. Однажды враз прозрел, стал на путь света и добра, сдал фликам всех подельников и переквалифицировался в полицейского. А на закате своей бурной жизни дослужился до шефа парижской полиции.
Не биография - загляденье. Оттого кино про Видока, национального героя, персонажа комиксов и криминальных романов, снимали много и охотно. В 1946-м шикарную костюмированную комедию "Скандал в Париже" выпустил Дуглас Серк (человек, без которого не было бы Педро Альмодовара). Последний "Видок" нашего времени - Видок режиссера Питофа - шумный, как долбежка молота по ведьминской наковальне, перегруженный компьютерными эффектами, сделанный с недетскими амбициями и замахом. Суперпроект, который семь голливудских блокбастеров одним махом побивахом.
Зачем Жан-Кристоф Комар подписывается почти воровским погонялом Питоф - непонятно, его настоящая фамилия тоже ой как хороша. На родине Питоф - персонаж крайне популярный, ему принадлежат спецэффекты к "Пришельцам", "Городу потерянных детей", "Воскрешению Чужого", "Астериксу и Обеликсу против Цезаря". Такое увесистое резюме позволило Питофу выбить из продюсеров немыслимую для дебюта сумму в 152 миллиона французских франков (а вы говорите - "комар"!).
Питоф смело ступил на освященную Джорджем Лукасом землю компьютерных технологий. "Видок" вошел в историю как первый европейский фильм с радикальным (читай: стопроцентным) использованием цифровых чудес. Немалый гонорар (не какие-нибудь "доллар-строчка") выплачен отличному беллетристу Жану-Кристофу Гранже, чьи больные фантазии сделали бестселлерами книги "Полет аистов" и "Пурпурные реки". Устрашающий облик персонажей определял мастер панковских комиксов и бывший сорежиссер Жан-Пьера Жене Марк Каро. В заглавной роли - винодел, ухарь, настоящий Пантагрюэль в мире недоделанных лилипутов Жерар Депардье. Шедевр?
К 1830 году, коим датировано действие, Видок уже покинул полицейский комиссариат и отдавал все силы частному сыску. Когда к нему за помощью обратился комиссар Лотрен (трудно узнаваемый Андре Дюссолье), легендарный сыщик и мастер переодеваний только что вернулся с очередного расследования и принимал бывшего босса, не избавившись от внушительной накладной груди (Фандорин, завидуйте!). По просьбе Лотрена Видок занялся темнейшим делом о двух страннейших смертях: важные городские господа были сожжены умело направленной молнией.
Следствие привело "человека с тысячью лицами" Видока к "человеку без лица" Алхимику - инфернальной твари, владеющей приемами ниндзя и прячущей физию под зеркальной маской, отражающей агонию жертв. Чем закончилось следствие, известно уже из пролога: Видок заглянул под маску врага рода человеческого, после чего добровольно рухнул в пламя стеклодувного завода. Все остальное - флэшбэки, расследование последних дней жизни Видока, совершенное его юным биографом Этьеном (Гийом Кане - "Пляж"). В детали вдаваться не стану: детектив как никак.
Но будьте готовы к разочарованию. Компания уважаемых людей выдала далеко не шедевр. "Видок" оказался пшиком, пустой хлопушкой, в которой вместо сюрприза - одно конфетти. Видеоизображение, придавшее вкус небывалой достоверности таким шедеврам последних лет, как "Палата волшебниц" Клода Миллера, "Центр мира" Уэйна Вонга или "Богоматерь убийц" Барбета Шредера, работает против фантастического "Видока" и производит эффект прямо противоположный. "Видок" выглядит насквозь искусственным и не очень искусным фильмом, грузным мертворожденным гомункулом.
Обиднее всего за умницу Гранже, отношения которого с кино никак не складываются. Матье Кассовиц, экранизировавший "Пурпурные реки", явно дал маху, превратив тщательно продуманный и сложносочиненный роман в невнятную киношку. В данном случае Гранже схалтурил сам, выдав - что для детектива непростительно! - образец сценарной примитивности. Не на пользу и комиксовое мышление Питофа, которому для создания чего-нибудь, равноценного бэтмановскому городу Готэму, не хватает выдумки. Он не горазд на детали - а без них хорошему комиксу не бывать. Широких мазков неусидчивого ребенка, хватающегося за миллион дел сразу, увы, недостаточно.
Фестиваль
Похвалялся вор-французик Рассеюшку взяти-взять. В 1812-м не вышло, сейчас - легко. Потому что французское кино, которому в последние годы доставалось на орехи и от своих, и от чужих (мол, мелкое, суетливое, не кино, а пустобрехство, выхолостившее классическое наследие), возродилось как птица Феникс. Падаем перед французами ниц. В течение года потоки счастья изливала лучезарная "Амели", в пучину возбуждающих каннибальских ласк погружало "Что ни день, то неприятности". Это только у Чехова глупый француз обалдел от русского разносольного стола, да чуть не умер. Настоящие французы - те, которые снимают кино, - ценят разнообразие. Программа фестиваля то подтверждает. На неловкий и неоригинальный ужастик "Детская игра" обращать внимание не стоит, равно как легко можно пройти мимо бытовой комедии "15 августа" и "авторского" фильма "Без удержу". Зато новые ленты Седрика Кана, Франсуа Дюпейрона, Жан-Жака Бенекса и Габриэля Агийона следует смотреть обязательно.
"Роберто Сукко" Седрика Кана (автора хорошей, но не слишком заметно прошедшей у нас экранизации "Скуки" Альберто Моравиа) - фильм, который вряд ли вызовет прилив приятных чувств, но человек, к кино неравнодушный, манкировать его просмотром не должен. Подлинная биография бушевавшего в 80-е психопата-убийцы не имеет явных аналогов в истории кино. Это не повествование в жанре триллера и не очередная артхаусная попытка фиксировать происходящее глазами героя-безумца. Кан подкупает как раз некой холодной отстраненностью рассказа, сохраняя при том - вот вам и обыкновенное чудо! - сочувствие герою. Странный гибрид полицейского протокола и лирического посвящения психу, мнящему себя "террористом", бретеру-похитителю, немотивированному убийце ментов, родителей и замужних женщин. Очень убедительный - настолько, что легко может дестабилизировать зрителя с лабильной психикой, - портрет душевнобольного, шумливого и опасного большого ребенка, обладающего необъяснимой притягательностью. "Почему вы так хладнокровны?" - спрашивает Сукко у очередной жертвы. - "Я учительница и привыкла к детям". Роберто-Поль-Курт в гениальном без преувеличения исполнении Стефано Кассети, как и Видок, - человек с тысячью лиц, но в отличие от "Видока", которого, несмотря на обилие блесток и фейерверков, не убудет и при пересказе, "Роберто Сукко" - фильм, словами не излагаемый, сейф с неизвестным кодом. Секрет наглухо заперт, а ключ потерян.
Сукко - человек, который был; все рассказанное есть документ. Кан тщательно разглядывает выпавшие из архивной папки фото растерзанных жертв - их крупные планы безжалостно долго сменяют друг друга. Камера следует за укрывающимся от полиции героем, танцующим на зеленом лугу под гипнотическую песню Мариан Фэйтфул и Анджело Бадаламенти. Но вплоть до финального самоубийства Сукко остается загадкой - как и то, куда исчезла Франсуаза Коттас, одна из похищенных им девушек, существующая только на фотографии. Это, пожалуй, самая неожиданная роль Элины Лоуэнсон, любимицы Хэла Хартли и уникальной актрисы, в биографии которой нет ни одного проходного проекта.
"Палата для офицеров" - тоже кино не из легких. Порой физически невыносимое (хотя, как говорится в "Перемене участи" Киры Муратовой, то, что приходится выносить, не невыносимо), мучительно подробное кино о судьбе жертв Первой мировой, получивших страшные лицевые ранения. Главный герой - как видоковский Алхимик, человек без лица, человек-слон, если угодно, молодой лейтенант инженерных войск, изуродованный в первый же день службы и на пять лет угодивший в офицерскую палату без зеркал. Режиссер неуклюжего фантастического фильма с Депардье "Машина" Франсуа Дюпейрон достигает немалых профессиональных высот. Он не спешит предъявлять зрителю уродство своего лейтенанта, однако умолчание действует еще сильнее. Единственный упрек фильму, счастливо избежавшему и псевдогуманных соплей, и уместного лишь в хорроре смакования плотских метаморфоз, - это его неумеренная живописность. Каждый кадр словно обрамлен рамкой - даром что действие разворачивается в облупившихся стенах казенного госпиталя.
