Елена Ложкина
Главному герою «Бориса Годунова» в постановке Бертмана все время приходится лазать то по банным полкам, то по ступенькам Мавзолея. Сцена из спектакля.
Фото Романа Мухаметжанова (НГ-фото)
Режиссер Дмитрий Бертман провел сеанс психоанализа со всеми главными героями оперы, не тронув только народ.
Надо сказать, что предпремьерные вопросы, касающиеся в основном проблемы с размещением оркестра, разросшегося благодаря Шостаковичу, и просто размещением всех действующих лиц (это уже связано с монументальным трафаретом классической постановки оперы), «Геликон на Арбате» решил просто – вся сцена стала лестницей, под и над которой прекрасно размещались все герои согласно действию.
Нарочитый минимализм в красных тонах оккупировал все внешнее и поверхностное – цвет, свет, декорации, костюмы (постоянные сопостановщики Бертмана – художники Игорь Нежный, Татьяна Тулубьева, Дамир Исмагилов).
Всю многогранность и многозначность содержания забрала разработка личностей главных героев. Дмитрий Бертман отсек все лишнее, что могло бы помешать выявлению патологии самозванства времен Смуты, в которое и происходит действие оперы.
Сцена-лестница была то мавзолейной трибуной, то банными полками, то тюрьмой, то корчмой, то просто парадной лестницей. Это еще один персонаж-перевертыш, смещающий акценты в нужную для режиссера сторону: раз – царь Борис (бас Алексей Тихомиров) ходит по обезличенному (в буквальном смысле слова – у толпы нет лица, оно скрыто) народу; два – вот уже и народ ходит по Борису.
Вполне убедительно воспринимается на фоне всего этого бертмановское сплетение двух главнейших ролей в одну: Юродивый – он же Григорий-Самозванец (артистичный тенор Дмитрий Пономарев)! Правда, тут же вспоминается Ленский–Трике в «Евгении Онегине» Чернякова, но это во всех смыслах из другой оперы.
Характерные стонущие, болезненные интонации, подписанные исключительно под партию Юродивого, сменяющиеся взвинченностью абсурдного желания, дают нужный эффект – раздвоение на слуху и налицо. Чего стоят слова: «Горе, горе Руси, плачь, плачь, русский люд, голодный люд!» – то с издевательски-злорадной, надменной интонацией в качестве Самозванца в первый раз, то с горьким причетом и тягостным страданием в роли Юродивого сразу следом.
Итогом паранойи самозванства по Бертману становится наглядное раздвоение всех и вся. И обезличенная красная толпа, с вожделением поглаживающая царственный символ – размножившиеся шапки Мономаха, и даже наряд Бориса с изнанки – карта государства, которой бредит сын царя Феодор. И Марина Мнишек (удивительное меццо-сопрано Ларисы Костюк), одержимая престольной властью, не стесняющаяся женских хитростей и голых ножек как прямого возбудителя мужской отзывчивости и, соответственно, одного из возможных путей на трон.
Тут даже Пимен (сочный бас Дмитрия Скорикова), выпевающий в последней картине правдивую историю с убийством царевича Димитрия, ставит в тупик. Поди догадайся – вдруг это второе «я» отнюдь не святого летописца, уже написавшего «донос» на злодеяние царя, не зря ж его тексту отчетливо вторит интриган князь Шуйский (прекрасный тенор Вадим Заплечный), который, глядишь, и подстроил всю катавасию с доведением Бориса до смертельной точки.
Заметим, что оркестр театра, подготовленный дирижером и музыкальным руководителем спектакля Владимиром Понькиным, достойно справившись с непростой партитурой Шостаковича, все же оказался в обидном проигрыше из-за акустики, что уже давно очевидно. Даже знаменитый колокольный звон «съелся» стенами театра.
Вот только не покидает мысль: чтобы более отчетливо проследить и выявить все бертмановские «рокировки внутри себя» каждого из героев, одного просмотра, кажется, недостаточно. Или это уже тоже паранойя?
