2. Классик концептуализма без идеологических клише умер 9 ноября

Советские идеологические клише у Булатова не были основополагающим мотивом. Фото агентства «Москва»

Эрику Булатову 5 сентября исполнилось 92, а 9 ноября он ушел из жизни. За долгую жизнь – и в Москве, и в Париже – классик концептуализма не изменил себе и своему стилю. Сегодня, когда время и пространство снова забронзовели, его работы по-прежнему актуальны.

Его художественный язык был одновременно темой, вопросом – и ответом на него. Речь не только о ставших хрестоматийными «Горизонте» или «Славе КПСС» 1970-х. В «Горизонте» пейзаж с простором неба и воды, к которой спускаются люди, – наглухо перекрыт орденской лентой. На второй картине идеологическая решетка лозунга, составленная красными буквами, самоутвердилась на фоне синего неба с облаками.

По Булатову, у картины есть «поверхность; глубокое пространство…; высокое пространство…; собственный свет». Глубокое пространство работает «по ту сторону ее поверхности», высокое развивается «от поверхности на зрителя». В «Славе КПСС» они враждуют, буквы – преграда, клетка, мешающая прорваться к небу и норовящая его заслонить. Но если сфокусироваться на небе, оно живет собственной жизнью и дает свободу, лозунгами ее не ограничить.

Абсурд и реальность запрещающих установок, с одной стороны, и пейзажа, с другой, исследовались Булатовым постоянно. Слова, цифры (как обозначение XX века) он переносил вперед, отодвигал на дальний план, пускал фронтально, по диагонали, словно наново стараясь понять, сколько свободы можно отвоевать, работая с живописью.

В принципиально частной плоскости взаимоотношений слова и образа живут булатовские картины со строчками Всеволода Некрасова – «Живу-Вижу», «Как идут облака, как идут дела». Это было исследованием того, как разные части пространства могут наполняться живыми словами, буквально от поверхности в глубину.

В официальном поле Булатов был классиком детской иллюстрации. Буквально «в четыре руки» в 1959–1989-м они с Олегом Васильевым оформили больше 100 книг, от «Золушки», «Кота в сапогах», «Чудесного путешествия Нильса с дикими гусями» до «Ау» Сапгира.

Исследования возможностей живописного пространства привели Булатова к вопросу взаимодействия классических произведений со зрителем. В луврском зале с «Джокондой» публика была «стоп-кадром» с эффектом негатива, и казалось, леонардовская дама, выглядывающая из-за спин посетителей, и сама вглядывается в новых и новых людей. Когда Булатов обратился к ивановскому «Явлению Мессии», то включил зрителей в полотно и, вероятно, одновременно в проблему выбора как судьбы.

В отличие от соц-артистов, идеологические клише у Булатова не были основополагающим мотивом, а ирония не была его инструментом. Абсурд официального вскрывался работой с пространством картины, словно художник каждый раз искал новый ответ относительно возможности ментальной и физической свободы, путь к которой могло бы указать пространство холста. На рубеже нулевых – 2010-х он написал огромную «Дверь», черный-черный холст с худосочным, кое-где прерывающимся белым абрисом – светом, льющимся с той стороны.