Григорий Заславский
Фото Reuters
Для меня Солженицын – не бог, конечно, но полубог. Меня и сегодня восхищает самостояние его, его отношение к слову как к делу, он в это, по-моему, верил, и его-то слово уж точно, как писал Гумилев совсем не о наших – о давних, библейских временах, «Солнце останавливали словом, Словом разрушали города». Такой силы было слово Солженицына. Перечислять прочитанное, что и как меня перепахало, не стану. Перепахало, да.
Совсем по-другому я отношусь к писателю Юрию Полякову. Мне совершенно не нравятся его пьесы, и спектакли, поставленные по ним, тоже не нравятся. Мне не нравится, когда он на встрече с президентом вступается за современную драматургию, а потом получается – что больше всего его все-таки волнуют не чужие, а свои собственные драматические сочинения, мне не нравится сегодняшняя «Литературная газета», которую ведет Поляков.
Но что мне делать, если и Полякова я тоже читал, хохотал над его «Козленком в молоке», а до того – к чему забывать? – помню, каким событием, литературным в том числе, стала его повесть «Сто дней до приказа», а потом – «ЧП районного масштаба», с которой, между прочим, началась официальная жизнь Театра-студии под руководством Олега Табакова, который, в свою очередь, любит рассказывать, как много лет назад, в разгар советской власти, получил приглашение от Солженицына прийти на празднование в тогдашней советской Москве его Нобелевской премии. И Табаков знал, что идти не должен, а все равно – пойдет. И вот – такая, с позволения сказать, история. Сюжет. Поляков пишет вдруг, ни к юбилею, ни к селу, честно говоря, ни к городу, что Солженицын… Даже повторять не хочу. «То, что написал Юрий Поляков, это просто неправда», – справедливо заметил в эфире «Эха Москвы», о чем я прочел на их сайте, Алексей Венедиктов.
В конце концов, если сказанное вызывает несогласие или – резкое несогласие, или – резкое несогласие и оторопь, или несогласие, оторопь и решительный протест, можно ведь назвать это сказанное сущей мерзостью, гнусностью, а сами слова – наиподлейшими можно назвать, если они возмущают. Я – не согласен, меня – возмущают. И то, что Поляков не посчитал нужным принести поспешные извинения, – вызывает мое искреннее удивление. Ну, не синонимы это – выдворение из страны и отъезд. Как минимум.
Но общественному возмущению этого мало. Уже я слышу: Полякова называют бездарем, а его повести, те самые, – конъюнктурными, а самого писателя – конечно же, конъюнктурщиком, всегда державшим нос по ветру. Зачем? Почему?
Точно так же и те, кому пришлись не по душе выступления Андрея Макаревича в Украине, почему-то не довольствуются осуждением одного этого, пусть и недостойного (по мнению осуждающих его) шага. Нет же, надо сбросить его с пьедестала, как бронзовый монумент Ильича. И про поворот он пел плохо, а уж про волка и зайца и птицу в клетке – отвратительно пел, и «Машина времени» – никуда не годилась и прежде, что уж говорить про сегодня… Почему так? К чему перечеркивать все одним росчерком пера, перечеркивать все творчество Макаревича или вот теперь – все написанное Поляковым, а на самом деле – перечеркивать и свое прошлое тоже, впрочем, не подозревая об этом? Так что складывается впечатление, «компромат» у нас давно заготовлен на каждого, и «мозг нации» только дожидается удобного случая, чтобы расправиться с тем или другим, третьим-четвертым-пятым, потому как все про него и другого-третьего давно и всем было ясно, какое он, извините за выражение, от первого шага по земле и по сию пору был г… и им остается. Да все времени не было сказать. В конце концов, точно так же полвека назад Пастернака не читали, а все равно клеймили, а после Пастернака вся страна повторяла, что Солженицын – враг СССР, от первого и до последнего слова.
Дарья Гармоненко 
