Йозеф К. переехал в русскую глубинку

Немецкую философию глазовцы разбавили русскими популярными песнями и национальной тоской. Фото Лии Вересовой предоставлено пресс-службой фестиваля

Конкурс премии «Золотая маска» подходит к концу. Награждение состоится уже в среду, 19 апреля. Пока же в Москве выступают последние номинанты. Глазовский театр «Парафраз» из Удмуртии сыграл авторскую версию абсурдистского романа немецкого классика.

«Парафраз» – необычный театр на карте России, его можно сравнить, наверное, только с маленькими  театрами Красноярского края (из Шарыпова, Лесосибирска, Мотыгина). «Парафраз» – театр муниципальный, небольшой (актеров всего 14 человек), его истоки – в театре народном, некоторые актеры добирали профессию параллельно с работой на сцене. Такие театры творчески выживают за счет сильных лидеров. Нынешний худрук театра «Парафраз» – Дамир Салимзянов, актер, режиссер, драматург, уже больше 10 лет развивает труппу и репертуар. В позапрошлом году  в офф-программе фестиваля театр участвовал с новогодней полудокументальной драмеди о женской доле «Дуры мы, дуры», полностью раскрывающей комедийный потенциал труппы.  

Своих зрителей театр наверняка знает в лицо: население города Глазова меньше 100 тыс. Поэтому коллаборация с публикой здесь мера необходимая. Этим  можно объяснить  и особый взгляд на кафкианский «Процесс». Дамир Салимзянов написал свою инсценировку по мотивам, поставил и визуально оформил спектакль. 

Весь выморочный, инфернальный ландшафт романа опрокинут режиссером в утрированный российский быт. Главный сценографический образ спектакля – ковш бульдозера. В самом начале действия, в качестве пролога – символичная сценка. Водитель бульдозера с громкоговорителем пытается переспорить одинокого пикетчика, который, лежа на шоссе, бунтует против сноса его дома-пятиэтажки. Так что последующее противостояние Йозефа К. (среди разъятого ковша, готового его поглотить) системе – обреченный бунт одиночки. Скорее даже не системе, а среде. Ее главные носители – добрые гопники на службе аморальной администрации города.  Провинциальная шпана оттесняет и выталкивает неуместно рефлексивного  и «незамусоленного» – офисный костюм с иголочки – банковского клерка Йозефа К. 

Владимир Ломаев играет его податливым и внушаемым – он через силу, но соглашается  на все условия своего Процесса. Но актер не отпускает с красивого лица брезгливо-презрительной усмешки, как бы догадываясь, что роковым образом попал в абсурдное зазеркалье – лопасти ковша бульдозера зеркальной поверхностью отсвечивают в зал. 

Как в лабиринте кривых зеркал, его ждут бессмысленные встречи с людьми – фриками. Полуслепой, лебезящий служка в суде (Евгений Иванов), вместо написания бумаг лопающий пузырики на пленке. Его полногрудая, ластящаяся к каждому встречному жена (Александра Конькова). Иван Васильев – хрупкий артист с детским лицом – точно  и крупно играет  сразу двух запоминающихся героев –  студента, занятого бесконечным процессом самоудовлетворения, и  коммерсанта Блока, который как осиновый лист дрожит перед адвокатом и добровольно, без тени сомнения снимает штаны для публичной порки. 

«Процесс» Кафки камертоном времени плотно вошел в репертуары театров последних сезонов. Тимофей Кулябин в «Красном факеле» ставил роман как фильм в театре (см. «НГ» от 17.10.16) – выхолощенный, стерильный, кстати, тоже не обошедший мотива проснувшегося садомазохизма  общества. Все герои  «Процесса» в этой постановке живут под взглядом вездесущих камер.  

Трактовка театра «Парафраз», как бы вымывающая из романа весь литературный пафос, заостряющая обыденный социальный абсурд (гротескные, острохарактерные роли составляют эту народную галерею), близка к сатирическому изображению жизни. Дамир Салимзянов уходит от любимого хода в трактовке этого мрачного произведения запугать зрителя, а  вместе с ним смеется над несовершенством действительности, хаотично нагромождая все приметы пародийной провинции – от попсы из колонок до штанов с лампасами.  

Салимзянов играет несколько  ролей второго плана (это одна из номинаций спектакля).  Вначале он зачитывает Йозефу главу Конституции России как сказку  на ночь, убаюкивая  завиральными постулатами: «Достоинство личности охраняется государством», «Никто не должен подвергаться пыткам, насилию, другому жестокому или унижающему человеческое достоинство обращению». Затем художником-пропойцей Титорелли увещевает выбрать между мнимым оправданием  и волокитой, попутно сыпя авторскими перлами: «Достаточно того, что мы живем в свободной стране, а личная свобода для каждого – это, знаете ли, перебор». В финале судебным Капелланом он пересказывает Йозефу К. притчу о вратах Закона как простой сказитель, разжевывая выводы и простодушно удивляясь тугодумству обвиняемого. Эта сцена в шумном спектакле, заведомо интимная, подводит промежуточный итог, вскрывая еще один пласт «Процесса» – самосуд совести человека. 

Ясно, что многим спектакль глазовского театра, где рафинированный Кафка занижен до среднерусской расхлябистости, одержимости, недалекости (в одной из показательных сцен спектакля судебные приставы с жаждой наживы наспех рассовывают по карманам нижнее белье обвиняемого – «у меня семья, а он вообще жениться собрался»), может показаться забавным, но не глубоким памфлетом. Тем более что в столичном контексте спектакль, конечно, бледнеет за счет своей наивности. Но она же – его сильная сторона.

В глаза бросаются недавние новостные сводки: обвиняемый был вызван в Следственный комитет, у его здания он простоял более часа, но внутрь его так и не пустили. «Однако, врата  Закона,  как всегда, открыты, привратник  стоит  в  стороне,   и   проситель,   наклонившись, старается  заглянуть  в  недра  Закона» – Кафка, 1915 год.