На фото выступление главы ЛДПР Леонида Слуцкого на церемонии прощания с Владленом Татарским. Фото Москва 24/Антон Великжанин
Лидер ЛДПР Леонид Слуцкий на церемонии прощания с убитым в Санкт-Петербурге военкором Владленом Татарским заявил: «Мы больше не скованы никакими протоколами Конвенции о правах человека. И должны выйти из моратория на смертную казнь».
Слуцкий стал не первым представителем политической элиты, выступившим в последние дни за возвращение высшей меры наказания. Например, лидер «Справедливой России» Сергей Миронов написал письмо председателю Конституционного суда Валерию Зорькину, в котором просьбу отменить мораторий на смертную казнь обосновал геополитической ситуацией, враждебными действиями Запада в отношении России, терактами и убийством граждан. Миронов считает нужным казнить террористов и их пособников и напоминает, что его партия выступала за отмену моратория с 2015 года. Его товарищ по «Справедливой России» Олег Нилов уточнил список тех, к кому стоит применять высшую меру: «террористы, диверсанты, шпионы, государственные изменники».
Депутат от «Единой России» Олег Морозов заявил, что сам он за мораторий. Но ранее он же говорил, что вернуть смертную казнь можно, что обстановка изменилась, что общество скорее всего «за» и все зависит от политической воли. Проявить эту волю, по всей видимости, может Кремль. Но, по словам пресс-секретаря президента РФ Дмитрия Пескова, там вопрос о возвращении высшей меры не обсуждается. «В Кремле пока нет позиции», – заявил он.
В заявлениях сторонников отмены моратория все чаще звучит мотив выхода из европейских соглашений как освобождение, падение оков. Выходит так, словно российским государству и обществу все последние годы просто не терпелось казнить преступников, но они вынуждены были отказывать себе в этом из-за договоренностей с западными странами. Такой портрет кажется не вполне точным. Вероятно, все же мораторий на смертную казнь естественным образом вытекал из эволюции правосознания, представления о достаточности и смысле наказания, гуманизма, а конвенции просто фиксировали этот этап в развитии социума и государства.
Есть много аргументов против смертной казни. Это и очевидная избыточность высшей меры для защиты граждан от преступников (достаточно тюрьмы). Это и риск судебной ошибки, которую потом невозможно исправить. Это и отсутствие связи между сохранением или введением высшей меры и уровнем преступности. Опыт американских штатов тому лучшее свидетельство. Ни один из этих аргументов не потерял актуальности в связи с «изменившейся геополитической ситуацией».
Списки наказуемых смертной казнью преступлений, приводимые депутатами, настораживают. Прежде всего потому, что российское законодательство в последние годы постоянно ужесточалось. Если раньше было понятно, что экстремистом или террористом следует считать того, кто нападает на людей, устраивает взрывы, захватывает заложников, то сейчас эти понятия трактуются расширительно. Экстремистской или даже террористической может быть объявлена организация, которая еще несколько лет назад не просто спокойно существовала в правовом поле, но и участвовала в политике, выдвигала и поддерживала кандидатов на важные должности. За это время она не стала делать ничего принципиально нового и иного. Просто изменилось отношение к ней – государства, служб безопасности.
Еще сложнее с «изменниками» или «пособниками террористов». К изменникам, учитывая гибкость законодательства, могут отнести любых несогласных с официальной точкой зрения (сейчас это прежде всего касается спецоперации). А пособничеством террористу может стать денежный перевод человеку, которого гражданин долгие годы воспринимал как нормального политика, оппозиционера. Насколько должна была измениться геополитическая ситуация, чтобы таким людям даже в теории угрожала высшая мера?
Лариса Шашок 
