Ольга Балла Чтобы не говорить слишком долго о любимых и важных книгах – тут разговор был бы нужен действительно долгий и подробный, – скажу об особенной категории читаных текстов: о «текстах-переключателях» – о книгах (в одном из случаев это была журнальная публикация, но так ли важно), разом переключивших гештальт, изменивших мне способ видения жизни и существования в ней. При этом не имеет ни малейшего значения ни степень общекультурной важности этих текстов, ни то, что «на самом деле» хотели сказать авторы. Таких радикальных переключателей было немного, и все они случились со мной в позднюю пору детства.
Первым стал летом 1978-го, незадолго до моих 13 лет, как ни смешно звучит, учебник «Диалектический и исторический материализм», забытый в номере пансионата под Новороссийском кем-то из предыдущих его насельников. Меня поразила первая фраза, которую я увидела, его открыв, – о том, что философия занимается «наиболее общими законами» (мира, общества, не помню уже чего). То есть основами и существом всего. Я немедленно поняла, что это интереснее всего, что только может быть, – и с тех пор принялась читать всё, что, по моему тогдашнему мнению, имело отношение к философии.
Второй стала в том же году книга Валентина Катаева «Святой колодец. Трава забвенья» («Алмазного венца» там не было). Она перевернула мои представления о литературе: я с жадностью и радостью открыла, что можно писать без сюжета и фрагментами. Именно это люблю до сих пор больше всего – с того самого времени.
Третьим текстом-переключателем стала переписка академика Ухтомского, найденная мною в 1980 году в старом «Новом мире». Она вытолкнула меня из детства: из этого текста я вышла с ясным пониманием тупиковости эгоцентризма и ценности другого человека.
Отдельно стоит назвать три тома Пруста в венгерском переводе, попавшиеся мне в 1983-м. Будучи читан на моем уже девятнадцатом году, Пруст меня не перевернул – не так перевернул, как первые три текста, – но поставил мне оптику: я стала видеть процесс жизни в самоценности его деталей.
Дарья Гармоненко 