Сергей Дзюба Прошедшие недавно бунты в колониях для заключенных вновь напомнили о существовании в нашей стране особого криминального сообщества со своими правилами жизни. Профессиональные эксперты отмечают, что одной из причин этих бунтов (а возможно, и самой главной) было ущемление прав лидеров этого сообщества – так называемых криминальных авторитетов. Об их существовании всем хорошо известно. Но вот почему они столь значимы в криминальном мире – вопрос непростой. Более того, этот вопрос выходит за рамки чисто криминальной проблематики.
Наше «блатное» сообщество является уникальным явлением. Похоже, аналога ему в мире нет. Оно сильно отличается, например, от итальянской мафии. Там все построено на кровном родстве, на семейственности, на договорных браках. Наши же воры в законе еще недавно вообще не имели права заводить семью. Принципы консолидации членов российского криминалитета совсем другие. О них немного ниже. Пока только констатируем, что развитие российского криминального сообщества привело к появлению особой субкультуры. Она объединяет и довольно сложный кодекс поведения – «понятия», и развитую иерархию членов, и особый жаргон разговорной речи, и выработанные для разных ситуаций правила ритуала, и т.д. Есть даже своя лирика – в виде блатных песен.
Значение криминальной субкультуры сейчас распространяется далеко за пределы «зон» и «малин». Ее отголоски – например, в виде блатного фольклора или жаргона – проявляют себя в самых разных сегментах нашей общественной жизни. По влиянию криминальной ментальности на общую ментальность общества мы, наверное, впереди планеты всей.
Криминологи относят возникновение у нас криминальной субкультуры к началу 30-х годов XX века. Обычно ее появление связывают с особенностями советской правоохранительной и исправительной системы – ужесточением законодательства, лагерями, принуждением к труду, большим числом политических заключенных. Представляется, однако, что дело не совсем в этом. И здесь полезно обратиться к более ранней истории.
Психология российского криминалитета XIX века подробно описана Федором Достоевским в «Записках из Мертвого дома». Никакого намека на современную нам криминальную субкультуру мы там не видим. Нет деления заключенных на касты типа «блатных», «мужиков», «активистов» и т.д. Нет «узаконенного» унижения одних другими. Нет блатной романтики. Вообще отношения между заключенными выглядят гораздо человечнее, чем сейчас. При этом среди многочисленных персонажей встречаются и такие, кто вполне подошел бы под понятие современных «авторитетов» – людей в первую очередь независимых и умеющих заставить себя уважать. Но вокруг них нет никакой подчиненной им иерархии. Более того, один из таких персонажей с явным удовольствием прислуживает главному герою. По нынешним временам это вещь совершенно немыслимая.
В книге описан и ряд других невозможных для сегодняшнего времени явлений. Во время Великого поста, например, практически все заключенные истово молятся в церкви. Оказывается также, что заключенные с большим пиететом относятся к начальствующим чинам Российской империи. Самым изящным и важным разговором на той зоне считалось рассуждение о том, какой генерал главнее и более влиятелен. Об этом могли спорить и ругаться чуть не до драки.
Из этих фактов можно сделать вполне определенный вывод – тогдашние зэки вполне признавали наличие в российском обществе главенствующих духовных и гражданских начал. На себя они смотрели только как на отступников.
Все резко изменилось после Октябрьской революции. Прежняя духовность в обществе была разрушена. Вместо нее появились надуманные и искусственные ценности. Новая государственность также была основана на искусственных принципах. Культурная часть общества в конце концов эти ценности и принципы восприняла – главным образом путем пусть и навязанного, но все же самообмана. Но такого не могло произойти с преступным миром. В нем невозможна никакая искусственность, никакой самообман. На первый взгляд могло показаться, что этот мир вообще не должен был отреагировать на изменение менталитета общества (действительно, какое ворам до этого дело). Но то, что стало затем складываться, можно интерпретировать как создание преступным миром чего-то вроде своей собственной духовности. Причем даже с некоторым религиозным оттенком.
Воровской «закон» занял место культивируемых ранее религией моральных законов. «Понятия» – это что-то вроде новых заповедей. «Общак» создается в том числе и для выполнения функции благотворительности – в данном случае по отношению к сотоварищам в неволе. А «авторитеты», воры в законе – это объединяющее начало сообщества, «жрецы» новой духовности. Их власть основана не на грубом физическом подавлении. Этим, кстати, они отличаются от обычных бандитов, в том числе и от появившихся в 90-е годы беспредельщиков. Стойкое следование законам воровского мира, преданность воровской идее, безукоризненное соблюдение норм воровской чести – вот основа их влияния. Это власть главным образом духовной природы. Всему этому соответствует и часто встречающийся у них аскетический образ жизни. «Я предпочту грызть булыжники и чувствовать себя человеком, чем жрать устриц в шампанском и чувствовать себя дерьмом», – говорил один из известных воров в законе.
Всякое ущемление прав «жрецов», разумеется, в глазах их почитателей нетерпимо. Это покушение даже не на конкретных людей, это покушение на всю систему глубоко воспринятых ценностей. Поэтому бунты в колониях проходили с таким ожесточением.
Казалось бы, это парадокс – именно криминалитет, а вовсе не культурное сообщество, не смог смириться с потерей духовности. Но этому можно дать простое объяснение. Во-первых, как говорилось выше, криминальный мир оказался невосприимчив к новой идеологии. Во-вторых, природные инстинкты человека реализуются гораздо легче в этой среде, чем в среде культурной. А о том, что стремление к духовности дается человеку от природы, свидетельствует простой факт: не существует первобытного народа, у которого не было бы своей религии.
Важно отметить, что нынешние блатные уже не считают себя отступниками (отступать-то не от чего!). Они считают себя просто людьми другой культуры и уважают себя за это.
Криминальное сообщество в России скреплено на идейной, духовной основе. Это не «семья», как в Италии, а некое духовное «братство» (отсюда и «братва»). Если сравнивать его с какими-то другими формами организации людей, то ближе всего подходит религиозная секта (разумеется, тоталитарная).
Главный вывод – причиной существования криминальной субкультуры в сегодняшнем обществе является отсутствие в нем духовного, нравственного стержня. Появление этой субкультуры стало расплатой общества за резкое изменение в ХХ веке его духовных начал.
В западных странах тоже имел место значительный откат от прежних духовных ценностей, основанных главным образом, как и в России, на религиозной идее. Но там это произошло постепенно, эволюционным путем и сопровождалось укреплением идеологических ценностей гражданского общества. Поэтому там и не возникло заметной криминальной субкультуры.
Во многом аналогичные корни имеет в нашей стране и такое явление, как дедовщина в армии. По сути, оно основано тоже на искаженных идейных понятиях, сформировавшихся на основе особенностей армейского быта. Причем, по рассказам очевидцев, до 60-х годов дедовщины не было. Объяснение этому может быть такое. В те времена советская пропаганда вполне справлялась с идейным воспитанием большинства граждан. В армии служили в основном убежденные защитники Советской Родины. Все изменилось с началом 60-х. В обществе из-за проникновения западной культуры, осознания лживости пропаганды, явного кризиса всей системы началась эрозия советских идеологических ценностей. Умаление этих ценностей и привело к появлению в армии извращенной «духовности» в виде дедовщины.
Тому, что дедовщина основана именно на дефиците идеологических ценностей, есть немало свидетельств, в том числе и литературных. В романе Куприна «Юнкера» описывается похожее явление, имевшее место в среде курсантов царского военного училища (разумеется, совсем не в таком масштабе, как у нас сейчас). Но это явление сразу исчезло, как только курсанты на своей сходке провозгласили, что оно несовместимо с высокой репутацией их училища.
До тех пор пока наше общество будет пребывать в своем нынешнем бездуховном состоянии, будут существовать в нем и блатная субкультура, и армейская дедовщина. А также многое другое, возможное только при потере нравственных ориентиров.
Новосибирск
