0
3316
Газета Non-fiction Печатная версия

06.12.2018 00:01:00

Михаил Зощенко в зощенковском мире

Буйные с мандатом на буйство и письмо Горького в ЖАКТ имени Горького

Арсений Анненков

Об авторе: Арсений Игоревич Анненков – поэт, литературный критик, кандидат филологических наук

Тэги: зощенко, проза, юмор, ссср, максим горький, ленин, союз писателей


45-14-12.jpg
Валерий Попов. Зощенко. – М.: Агентство
ФТМ, 2018. – 642 с.

«Григорий Иванович шумно вздохнул, вытер подбородок рукавом и начал рассказывать…» Первым литературным произведением, которое я выучил наизусть добровольно, уже перейдя из цепких объятий средней школы на попечение военного ведомства, были не стихи даже, а рассказ Михаила Зощенко «Аристократка». Я и не понял тогда (понимать еще было особенно нечем), а скорее почувствовал – мало того что смешно. Это настоящая, высококлассная проза, то есть поэзия без рифмы. Это сделано для людей.

Прежде всего тех, кого свысока именуют публикой. И она сразу же откликнулась на обращенное к ней слово – любовью на любовь. Тогда, в 20-х, 30-х годах прошлого века, кто-то даже специально учился грамоте, чтобы читать эти простенькие на первый взгляд вещи.

Об этом рассказывает обстоятельный, с чувством написанный биографический роман Валерия Попова «Зощенко». В числе прочего Попов говорит о том, насколько живуч и сам Зощенко как автор, и особенно его герои.

Действительно, над зощенковскими миниатюрами мы хохочем и сегодня. Но даже из нашего, прекрасного, куда уж там, далека, становится явно не по себе, как только пытаешься ответить всего на три вопроса: насколько типичны все эти персонажи, подвержены ли они исправлению и каково жить среди них?

Одним из широко применяемых приемов Зощенко является та или иная доля запредельности, абсурда, вплетаемая не только в сюжет, но и в саму ткань повествования: «Врач, может, человек интеллигентный, не любит, может, чтобы его убивали. От этого, может, он нервничает» («На посту»); «инвалиду Гаврилову последнюю башку чуть не оттяпали» («Нервные люди»); «...узел-то не клади гражданам на колени. Клади временно на головы» («Гримаса НЭПа») и т.д.

Книга Попова еще раз и совершенно ясно напоминает, что все эти «невозможные» типажи и истории диктовала Зощенко сама жизнь. Чуть ли не дословно.

Так, описание подлинной коммунальной квартиры, в которой жила одна из современниц сатирика, знавшая его лично, совершенно не уступает воспетому в его рассказах собирательному образу советской коммуналки – ни по характеру отношений, ни по яркости персонажей.

«В бывший круглый зал въехали муж и жена, которые велели называть их исключительно «коммунисты Коммановы». Главной их мебелью были два стола, поставленные друг против друга, и по вечерам они молча сидели друг напротив друга за этими столами и читали газеты». А когда «коммунистка Комманова» однажды выбросила в мусорное ведро чулки с дыркой, а жиличка Паша нашла их и надела, Комманова устроила ей разнос – мол, когда я выбрасываю чулки в ведро, никто не может их брать». При этом «все жили в напряженном ожидании, что вот-вот обязательно что-то украдут», а «грязь была такая, что... соседи-врачи выходили на кухню исключительно в марлевых масках».

А вот уже и к самому Зощенко, успешному писателю, живущему в отдельной, что по тем временам было роскошью, квартире, приходит деловитый управдом – жильца уплотняют. О, замечательное слово, сегодня, к счастью, совершенно забытое. А выглядело это, по словам самого Зощенко, примерно так: «Кто-то приехал, тетка к управдому или черт знает к кому... Перемерили все комнаты, рассуждают, где станет сундук чьей-то родственницы, куда подвинуть мой буфет, – размещаются». Михаилу Михайловичу писать бы прямо с натуры еще один рассказ-фейерверк. Однако здесь он не автор, а всего лишь один из героев. И пишет всего-навсего письмо – «пролетарскому писателю № 1» Максиму Горькому.

И вот заключительный эпизод ненаписанного шедевра: в ЖАКТ (жилищно арендное кооперативное товарищество) им. Горького приходит письмо Горького, который просит не обижать Зощенко. Управдом рассыпается в извинениях, на вновь въехавших жильцов «он топает ногами, они летят вон из квартиры. Они уже ему никакие не родственники». Happy end, если хотите... Словом, в стиле Зощенко жизнь работала не хуже самого Зощенко. Показательно и настойчиво размещая его внутри своих сочинений.

Потому следующий реальный случай из биографии писателя как раз и касается тех людей, которые, и сами пребывая в этом годами, упрекали его в «сгущении красок». Корней Чуковский вспоминает, как он проходил с Зощенко по улице, и к тому подошел «незнакомый субъект с упреком: «Где Вы видели такой омерзительный быт? И такие скотские нравы...» Он не договорил... вдруг к нашим ногам... упала ощипанная... тощая курица. И тотчас из форточки самой верхней квартиры высунулся кто-то лохматый с безумными от ужаса глазами: «Не трожьте мою куру! Моя!» Зощенко ничего не оставалось, как тихо констатировать: «Теперь, я думаю, Вы сами увидели».

45-14-3.jpg
В стиле Зощенко жизнь может работать не
хуже самого Зощенко. Фото Евгения Лесина

Так что – «или, может, не поперло нам в жизни, только так и не удалось нам встретиться близко с каким-нибудь таким героическим характером. Все больше настоящая мелкота под ногами путалась» («Мелкота»).

Но так ли не права была и советская власть, когда обратила наконец на сверхпопулярного тогда сатирика свой тяжелый взор и уж как умела – через постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград», через исключение из Союза писателей и то, что впоследствии справедливо назовут «травлей», – пыталась донести до Зощенко главное относительно него подозрение? В том, что, несмотря на его устные и письменные заверения, несмотря на все его добровольные и вынужденные старания, советским писателем он, по сути своей, не является.

Как раз в этом (а не в тех мерах, конечно, которые затем последовали) советская власть не ошиблась. В самом деле, какой же он совпис, то есть специалист по производству более или менее талантливых врак под вывеской (соц)реализма? Нет, Зощенко – классический пример того, насколько подлинный талант глубже, шире и, что немаловажно, откровенней своего носителя.

Притом что Зощенко действительно старался, и немало, втиснуться в обойму всех этих «буйных с мандатом на буйство», затеряться, исчезнуть среди них.

Здесь и его рассказы о Ленине. Когда знаешь, какую громадную и страшную репрессивную систему выстроил г-н Ульянов с подельниками, то по прочтении историй Зощенко о находчивом Ильиче, поедающем в тюрьме чернильницы из хлеба, не испытываешь никаких положительных эмоций ни по поводу героя повествования, ни относительно автора.

Здесь и поездка Зощенко на Беломорканал, по итогам которой совписы должны были рассказывать народу о чудесах чекистской «педагогики» по перековке «врагов народа». Вот Михаил Михайлович и съездил, и представил «творческий отчет»...

Но сам Зощенко мог хотеть чего угодно, а его лучшие вещи говорят сами за себя.

Скорее всего именно это неразрешимое противоречие, когда Зощенко и к советским писателям по большому счету никогда не относился, и без советской власти в тех условиях не мог, противоречие, которое сам он, возможно, не до конца осознавал и в любом случае никогда открыто не признавал, послужило не последней причиной депрессии, мучившей его всю жизнь.

Как человек, долго хотевший казаться тем, кем, по сути, не являлся, Зощенко и здесь вполне мог бы стать героем собственного юмористического рассказа. Насколько это было смешно в жизни, известно: унизительные по своей нелепости публичные проработки, запрет на профессию, нищета...

И вновь показательная реальная история. Когда Зощенко в 1946 году исключают из Союза писателей и лишают продуктовой карточки, он вынужден распродавать свои вещи – вплоть до мебели. «Писатель Иван Крат (автор военной повести, где действующим лицом был Жданов) покупает у Зощенко тяжелый старинный диван», поднимает «его к себе на этаж, у него случается сердечный приступ, и он умирает».

Одно дело – смеяться над зощенковским миром. Другое – жить в нем.

Этот мир меняется очень медленно. И в наши дни все те же формулы – «кто больше всех спер, тот и царь» из «Голубой книги», например, – описывают его довольно точно.

А так-то, конечно, «веселость нас никогда не покидала». Мы и сегодня любим Зощенко. За радость, которую он дарит все новым и новым поколениям читателей. За то, что, если и был в чем-то виноват, с лихвой искупил это еще при жизни.

Теперь он сам по себе и никому ничего не должен.


Оставлять комментарии могут только авторизованные пользователи.

Вам необходимо Войти или Зарегистрироваться

комментарии(0)


Вы можете оставить комментарии.


Комментарии отключены - материал старше 3 дней

Читайте также


КПРФ опять посмотрит на Мавзолей Ленина сквозь декорации

КПРФ опять посмотрит на Мавзолей Ленина сквозь декорации

Дарья Гармоненко

Группа быстрого реагирования по защите исторической памяти до Красной площади не добралась

0
2774
Верховный суд показывает статистическую гуманизацию

Верховный суд показывает статистическую гуманизацию

Екатерина Трифонова

"Фактор СВО" в снижении числа уголовных дел пока сложно просчитать

0
2889
Голос Наташи Ростовой

Голос Наташи Ростовой

Вячеслав Харченко

Две истории из южного города

0
5627
Из мглы, растущей в небосвод

Из мглы, растущей в небосвод

Александр Балтин

К 120-летию со дня рождения Роберта Пенна Уоррена

0
2722

Другие новости