Рыцарь веры, а не «православный гуру»

Бычков С.С. Ослепительный миг: Жизнь и труды православного священника Александра Меня. – М.: ОГИ, 2025. – 424 с.

Работа состоит из множества главок, в которых рассказывается о неординарной личности пастыря, прослеживается его путь от рождения до смерти. Иногда Бычков меняет ракурс, перспективу и высвечивает разные события в религиозной и политической жизни страны. Жанр книги можно охарактеризовать как нон-фикшен, поскольку в основу ее положены высказывания и воспоминания самого священнослужителя, а также его близких и прихожан. Впрочем, художественные зарисовки, связанные прежде всего с портретами некоторых действующих лиц, также присутствуют.

Показывая жизнь церкви в советское время, автор, естественно, не мог пройти мимо богословских тем, таких, например, как экуменизм. Богословские повороты не отменяют юмора. Так, Бычков вспоминает, как Мень в ответ на его жалобы на здоровье сказал: «Сережа, если вы умрете, то отпою вас по полному чину, без сокращений. Обещаю». Оказывается, что среди треб он больше всего любил отпевание. Почему? «Лежит человек в гробу: тихий, спокойный, все дела уже сделаны, никуда не спешит». В этих словах и правда жизни, и легкая улыбка. Церковный юмор – он негромкий. Гомерический смех, царивший на хлебосольных московско-питерских кухнях советского андеграунда, с ним не сочетается.

Практически в каждой главке мы слышим голос отца Александра. Это голос советского человека, но человека, выбивающегося не только из стройных рядов строителей коммунизма, но также из клерикальной среды: он любит музыку, театр, культуру. Пишет книги, о которых Сергей Аверинцев как-то обмолвился: «То, в каких условиях это было написано, больше самих книг». Не случайно, что к Меню тянулась творческая интеллигенция. К нему приезжают Александр Галич, Марк Поповский, Надежда Мандельштам, Фазиль Искандер, Александр Солженицын и многие другие. Он был миссионером, число его прихожан, по оценке Бычкова, достигало полутора тысяч. Впрочем, подлинный костяк общины составляли всего 15–20 человек.

Важно, что отец Александр, и это подчеркивает автор, никогда не позиционировал себя как гуру. Наоборот, он пытался выстраивать горизонтальные связи. В книге приведены слова поэта Григория Зобина: «Когда мы начали уборку, пришел брат хозяйки. Сели пить чай. В это время раздался звонок. Вошел батюшка. Мы усадили его за стол. Затем вместе продолжили уборку. Батюшка сразу же включился в нее. Он ничего никому не поручал, старался брать на себя самую трудную и грязную работу – стирал пыль, двигал мебель, переносил тяжелые связки книг и журналов. Мы пытались умерить его пыл, но тщетно».

В своем исследовании Бычков касается многих актуальных тем. Это и проблема эмиграции (священник не приветствовал отъезд, хотя в некоторых случаях благословлял уезжающих). И вопрос политической борьбы. Мень, в отличие от священника Глеба Якунина, считал, что обретение внутренней свободы, свободы во Христе, гораздо важнее политических акций. И тема сталинизма. Мень: «То, что успехи народа, включая победу в войне, приписывали Сталину, можно было бы назвать «эффектом Крошки Цахеса». Но в гофмановской сказке затмение умов, относившее любое добро на счет злобного карлика, – результат колдовства. Кто же околдовал, помрачил сознание миллионов взрослых людей в те дни, когда страну терзал голод, когда погибал цвет крестьянства, когда морально и физически истреблялись писатели и ученые, музыканты и артисты, ветераны революции и военачальники? Безответственные, построенные на людских костях эксперименты со всевозможными каналами и «преобразованиями природы», колючая проволока лагерей, разлагающее воздействие на нравственность общества, в котором насаждался дух недоверия, страха, доносительства, и наряду с этим – слепая вера в гений, в мудрость и доброту «отца народов». Поистине тут что-то непостижимое, не укладывающееся в сознание».

Когда я читал последние главки, неизбежно приближающие роковой конец, то вспомнил Кьеркегора. Философ говорит об Аврааме как о рыцаре веры. Авраам, ведущий Исаака на заклание, молчит. Индивидуальное и всеобщее, абсолютное не могут примириться между собой. Все слова бессильны.

Когда прихожане пытаются воспроизвести некоторые слова Александра Меня, произнесенные им за день-другой до своей мученической кончины, они превращают его в героя греческой трагедии. Но Мень – не Агамемнон, приносящий в жертву свою дочь Ифигению. Он рыцарь веры. Не такой, конечно, как Авраам, но стоящий где-то на его горизонте.

В заключение хотелось бы сказать несколько слов о визуальном ряде издания. Каждую главку иллюстрируют пять-шесть черно-белых фотографий, многие из которых взяты из личного архива автора. Собственно, они, то парадные, то чисто бытовые, в совокупности разворачиваются в своеобразный текст, где советская эпоха говорит о себе на языке образов.

Если подводить краткие итоги, то можно сказать: книга производит цельное впечатление. Она отнюдь не легковесна, но читается легко.