Мой месяц май

В мае невероятно обостряется чувство жизни...

Странно, почему-то именно в мае я особенно остро чувствую себя изгоем. Ослепительное солнце, изумрудная зелень, лазурь небес – великолепный для этого состояния фон. Я бы даже сказала, непременное для него условие. А самым подходящим саундтреком служат птичьи голоса. Все, что призвано вселять надежду, поднимать настроение, уверять, что жизнь только начинается, в моем случае работает с точностью до наоборот. Надежду вселяют, но не в меня, настроение поднимают, но не мне. А меня… меня вычеркивают из всех списков по распределению земных благ. Нет, это звучит как-то слишком самонадеянно. Ну кто это будет специально мной заниматься, выискивая меня в списках и из них исключая? Меня просто забывают в них включить. Тот, кто составляет списки, рассеянно скользнув по мне взглядом, продолжает свое дело, не ведая о моем существовании.

Вообще-то изгойство не такое уж безоговорочно горькое чувство. Есть в нем и некая сладость. Именно такое горько-сладкое чувство испытывал герой романа Сэлинджера «Над пропастью во ржи» Холден Колфилд, представляя себе свои грустные похороны, на которые никто не придет. «Как скрипку я держу свою обиду», – сказал поэт. А раз он так сказал, то значит, это весьма плодотворное чувство, и можно извлекать из него волшебные звуки. Как из безответной любви, когда «вы глядите на него, а он глядит в пространство».

Я почувствовала себя изгоем очень давно, еще в детском саду, когда и слова-то такого не знала, но уже мучилась оттого, что не умела вступить в общий разговор. Я испытывала его и позже, когда летом ездила с мамой на юг и душными южными ночами слушала, лежа в постели, голоса и музыку, доносящиеся с танцплощадки. И позже, на школьных вечерах, когда жалась к стенке, не находя себе места. Праздник жизни всегда был где-то рядом, но обходился без меня.

А если я вдруг каким-то чудом на него попадала, то терпела фиаско. Я потерпела его на елке в ЦДРИ, когда меня вдруг пригласил на танец стройный мальчик в костюме принца. Но стоило мне поверить в свою звезду, как принц оказался девочкой Таней, которая, закутавшись в шубку, отправилась с мамой домой.

Но изгойство в чистом виде, без всякого сладкого привкуса, я испытала в 53-м году, в эпоху «дела врачей – убийц в белых халатах». Войдя в тот беспросветно черный день в класс, я увидела пустой ряд, в котором мне предстояло, заняв свое обычное место, сидеть в одиночестве на всех уроках. Остальные два ряда были переполнены. Там сидели по трое мои возбужденно веселые одноклассницы. Время от времени они бросали на меня торжествующий взгляд, а после уроков встретили при выходе из школы и устроили мне темную. В тот день они испытали полноту жизни, а я – тоску и потерянность.

и чувство одиночества, которое всегда с тобой... Фото Евгения Никитина

Жизнь – суровый учитель и любит вдалбливать что-то даже тогда, когда бедному школяру уже давно все ясно. И хотя я уже кое-что усвоила в дошкольные и школьные годы, жизнь продолжала меня учить. Например, пригласила меня, начинающего поэта, почитать стихи старшим коллегам. Пригласила не одну, а с товарищами по несчастью. Все по очереди читали. Читала и я. Поскольку мы с мужем совсем незадолго перед тем вернулись с Белого моря, то я читала стихи про Север. Когда кончила, двое сидящих рядом друзей-поэтов одобрительно закивали, шепнув: «Молодец. Очень хорошо». Но жизнь-то задумала совсем другое. Ее замысел состоял в том, чтобы во время так называемого обсуждения прочитанного обсудили всех, кроме меня. Говорили про тех, кто слева, и про тех, кто справа, а про меня – ни слова. Мой друг, который тоже в тот день читал стихи, смотрел на меня с нескрываемой тревогой. Провожая меня, совершенно убитую, домой, он пытался меня утешить, да не знал как. «Плюнь, – говорил он, – плюнь. Подумаешь! Великое дело!» Но жизнь ведь не для того старалась, чтобы я плюнула. Она добивалась другого и добилась. Я усвоила ее уроки и отлично поняла, что такое изгойство. Цветаева сказала об этом коротко и ясно: «Все поэты – жиды».

Очень важно учить уму-разуму в нежном возрасте, когда все хорошо усваивается. Жизнь учла и это. Поэтому, когда случалось хорошее, я все равно помнила плохое, но не ради того, чтобы его помнить, а ради того, чтоб ценить хорошее и не принимать хорошее как должное. Не знаю, этого ли хотела жизнь, но я поняла ее именно так. В детстве мы играли в игру, где требовалось повторять: «Бери и помни». Вот я и помню. Беру все хорошее и, поскольку помню плохое, держу хорошее, как хрустальную вазу, которую легко разбить.

Но почему все-таки май? Почему я назвала все это «Мой месяц май»? Да потому, что чувство жизни невероятно обостряется в мае. Вся гамма чувств, включая изгойство. Май – гений иллюзий, миражей, тихих катастроф, бесшумных землетрясений, опустошительных ураганов в пределах отдельно взятой души.

Именно в мае моя счастливая соперница торопливо надевала воздушный наряд, чтобы отправиться на дачу с бывшим героем моего романа. Именно в мае из всех открытых окон летит музыка, которая ранит душу. Именно в мае праздник подступает совсем близко, дышит в лицо, гладит лучом щеки, ерошит ветром волосы. 

Но, youknowbetter, как говорят англичане. То есть ты не такой дурак и не попадешься на удочку. Тем более что никто тебя и не ловит. Эти майские лучи и ветры – они в общем пользовании. Они всем и никому. Вернее, они готовы принадлежать тем, кто полагает, что это их праздник, их лучи, их ветер, их музыка. Такие всегда есть. И дай им бог. 

Я люблю ходить по теневой стороне улицы. Оттуда все лучше видно. Я научилась любить праздники, даже если они не мои. И музыку, несущуюся с далекой танцплощадки, и дожди, льющие воду на чужую мельницу. Я научилась любить миражи. Они имеют такое же право на существование, как и реальность. Они даже добавляют ей таинственности и объемности.

Я, может быть, сгустила краски, говоря о своем изгойстве. Жизнь давала мне разные уроки. Ведь я бывала и царицей бала, и душой общества, и героиней романа, но я никогда не забывала острого одиночества, которое не раз пришлось испытать. Оно всегда со мной. 

А подарки – у меня их так много, что, боясь их потерять и не ведая, что замышляет жизнь, я бы с радостью перешла на заочную форму обучения, хотя и не знаю, бывает ли такая при жизни. 

Подарки перечислять не буду, чтоб не спугнуть счастье.